Книга Мятежный лорд - Виктория Балашова

Мучения Байрона продолжались несколько часов. Несмотря на предпринимаемые меры, кровь не останавливалась. В итоге к полуночи, промучившись весь день, Джордж потерял сознание. Кровь остановилась, но лицо Байрона стало совсем белым от слабости. Тем не менее наутро он встал с постели, отвергнув все попытки уговорить его отдохнуть и не подвергать себя ненужному риску.

– Я чувствую себя хорошо, – отмахнулся Байрон. – Ваши пиявки устроили мне встряску. Если бы не они, я встал бы еще вчера. Все эти ужасающие методы лечения являются варварскими и не приносят пользы. Мне нужны движение, воздух и привычная еда. И, пожалуйста, Пьетро, будь любезен, принеси красного вина.

На тот день планы Байрона касались двадцати четырех пленных турков, среди которых были женщины и дети. Содержались несчастные в ужасных условиях с самого начала революции. Их судьба мало кого печалила, и, когда Джордж попросил передать ему пленных, никто не возражал, почитая за счастье сбагрить лишние рты. После возвращения Пьетро с бутылью вина они засели за составление письма английскому консулу в Превезе.

– Следует четко обозначить наше желание не просто облегчить страдания пленных, отправив их домой, к семьям, но и просить подобного же отношения к грекам.

Послание было написано, а турки готовились за счет Байрона переправиться к своим…

* * *

Слабость доставляла Джорджу неудобства: он хотел принимать более активное участие в делах, но был вынужден оставаться дома. К слабости прибавилось воспаление глаз, и ему пришлось подчиниться указаниям Бруно и Миллингена. Однако сулиоты не давали никому отдыха. Они снова бузили, результатом чего стала гибель одного из лучших артиллеристов, работавшего под началом Перри. Вожди сулиотов пришли к Байрону за деньгами – только при условии выплаты им месячного жалованья они соглашались покинуть город, уставший от их постоянных драк и склок. После ухода горцев Байрон устало сказал Пьетро:

– Не подумайте, мой друг, что я теряю мужество и веру в свое правое дело. Мы продолжим борьбу, но волнения и неудачи подрывают мои силы. Этот город зловещ, он пропах болотом и гнилью. Военные операции по захвату Лепанто и Мореи, которые мы планировали при помощи сулиотов, проваливаются.

– Вам надо уехать отсюда, – твердо ответил Пьетро. – Вы оказались правы: на Кефалонии от вас было куда больше толку, а ваше здоровье там не подвергалось опасности.

Байрон покачал головой:

– Нет, мой друг. Отсюда я не намерен уезжать. Деньги, здоровье, усилия потрачены зря, но мы продолжим борьбу, иначе не следовало вообще приезжать в Грецию. Мы продолжим формировать постоянную армию. Ею будут командовать европейские офицеры и только! Сейчас поздно бросать начатое. Я пойду до конца…

Вскоре пришло еще одно удручающее известие: из-за стычки с сулиотами, в результате которой погиб филэллин, несколько инженеров, прибывших вместе с Перри, засобирались домой. Они опасались за свои жизни, несмотря на уверения Байрона в том, что горцы покидают город и в Месолонгионе будет безопасно.

– Они твердят: пули ежедневно свистят над нашими головами, – вздыхал Джордж. – Я пытался им объяснить, что это обычная привычка греков – палить по поводу и без. Они не собираются никого убивать!

– Сэр, вы же понимаете, пуля может случайно попасть в человека, – Пьетро и сам недолюбливал манеру местного населения доставать пистолеты без особой на то надобности.

– Как бы то ни было, они уезжают. А Перри остается всего с двумя людьми, которые скорее его помощники, чем оружейные мастера.

В тот вечер сильнейшее землетрясение заставило ненадолго забыть о проблемах. Люди выпрыгивали из окон, выбегали из дверей, а потом палили, палили, палили…

– Дикари, одно слово! – Байрона зрелище забавляло. Он стоял возле собственного дома и наблюдал за вселенским хаосом: иностранцы в ужасе от страшной тряски и стрельбы местных старались попрятаться кто куда, а греки отпугивали нечистую силу, крича во всю глотку и привычно хватаясь за пистолеты.

– Дикари! – повторил Джордж. – Мы, Пьетро, в Африке! Только там бьют в барабаны, а тут палят из пистолетов! Ту же силу направить бы против османов… Греков надо перевоспитывать, и на то уйдут столетия.

Землетрясение, впрочем, кроме страшной несуразицы принесло с собой хорошую погоду. Байрон смог выезжать на прогулки верхом, и это способствовало улучшению его самочувствия и настроения. Однажды случилась еще одна конвульсия – сильно свело правую ногу, но приступ быстро прошел, не приведя к серьезным последствиям. Бруно и Миллинген упорно советовали отойти от строгой диеты, которой он придерживался с куда большим усердием, чем раньше. Но Байрона невозможно было склонить к иному рациону. Вино, в первое время после кровопотери, допущенное в рацион, он вновь исключил. На столе царствовали вода, рыба и овощи. Никаких излишеств…

В конце февраля в Месолонгион прибыл Джордж Финли. Он привез письма от Трелони с приглашением приехать в Салону на встречу разных греческих партий с целью их объединения. Финли приехал из Афин, где главарем «племени» являлся Одиссей. Он-то и хотел встретиться с Байроном, понимая, что его помощь Маврокордато делает последнего достаточно сильным политическим противником. Одиссей возглавлял войска Восточной Греции. Объединение двух партий помогло бы в борьбе за независимость, но Байрон уже не испытывал особого оптимизма по этому поводу.

Несмотря на постоянно возникавшие проблемы, февраль заканчивался неплохо: со всех концов света прибывали филэллины, и в большинстве случаев они ехали в Месолонгион, прослышав про деятельность Байрона. Он принимал всех: в артиллерию, в свой отряд, для командования греками. Кто там только ни встречался – шотландцы, ирландцы, американцы, немцы, швейцарцы, бельгийцы, русские, венгры, итальянцы… Приказы отдавались на греческом, итальянском и французском. Зима подходила к концу. Если и начинать действовать, то весной – потепление приносило не только изменения в погоде, но и возможность передвигаться по стране… Временное затишье заканчивалось как для греков, так и для османов…

Глава 3

Месолонгион, март 1824 года

Погода не желала меняться к лучшему. Ненастье не позволяло Байрону выезжать, и он страдал от невозможности активно двигаться.

– Пьетро, у меня такое ощущение, что этот ужасный воздух отравляет мои легкие, – недомогания продолжались, а вместе с дурным самочувствием ухудшалось и настроение. – Меня охватывает страх, хотя я прекрасно осознаю, что повода для него нет. Но вдруг сердце сжимает, и мерещатся тени покойных. Хочется схватиться за пистолет и стрелять в пустоту. Я с трудом сдерживаю себя. Часто кружится голова. Думаю, оттого, что не хватает свежего воздуха.

Состояние Байрона тревожило Пьетро. С Кефалонии, куда долетели новости о его февральском приступе, шли письма с мольбами срочно вернуться на остров для поправки здоровья. Доктор Кеннеди успел списаться с доктором Бруно, и оба настаивали на консультации у других врачей. Но Байрона послания с призывами приехать на Кефалонию раздражали. Он не хотел даже слышать о возвращении, считая это не просто предательством по отношению к самому себе, но поражением, которое нанесли не турки, а обстоятельства вкупе с погодой. И чем сильнее настаивали друзья на отъезде из Месолонгиона, тем больше Байрон укреплялся в противоположном мнении.