Книга Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

– Эх, ма-а-ать! – заныл Миронег.

– Ступай, козявка! – зашипел Возгарь, толкая Борща на этот раз под локоть, да так, что тот всё пиво на стол выплеснул. – Или не видишь? Принес добрый человек деньгу, так надо и отблагодарить!

И Борщ подскочил, и Борщ побежал, вихляя задом, путаясь в полах длинного одеяния, согнув тощее тело в немыслимом, подобострастном поклоне, бормоча бессвязные приветствия.

– Ой, почтеннаи ерофантий! Ой, добрый, любови обиленнай! – Миронег поморщился, услышав, как Борщ коверкает слова греческого языка.

А пришлец-иудей махнул рукой слуге с опахалом. Сказал скрипучим голосочком:

– Ступай, Иоахим! Не оскверняй глаз видом русинского распутства!

Миронег отставил в сторону кувшин и кружку, прислушался. Иудей говорил на арамейском языке, явно и справедливо полагая, что в корчме, кроме него и слуги по имени Иоахим, его никто не понимает.

Борщ плясал и кланялся вокруг пришельца в тюрбане, зачем-то вытягивал перед собой руки с раскрытыми грязными ладонями, словно ожидая подачки.

– Отойди, прегрязный раб! Воняешь! Предал бы тело морской волне или сходил бы в баню! Грязен, навязчив! Фу! Пшёл, мерзавец!

Теперь пришелец заговорил на языке русичей, но тоже бегло и правильно, будто говорил на родном языке. Миронег почёл за благо нацепить на голову шапку, опустить долу глаза и молчать. Для верности он даже прикрыл рот обеими руками. А Борщ, будто не слыша ругательств, тащился следом за незнакомцем в тюрбане. Вот они подошли к их столу. Борщ незамедлительно бухнулся на лавку, а знатный иудей продолжал стоять, поводя из стороны в сторону кончиком крючковатого носа. Возгарь блеял, сыпал греческими словами, именуя пришельца то «могучим государем», то попросту «Ариолем».

– Мое имя – Цуриэль! – рявкнул пришелец. – Цу-ри-эль! Именно так назвала меня моя почтенная матушка, по совету рабби Абрахама!

– О-о-о, Ариоль! – гудел Возгарь. – Ко добру свершилось волхование…

Тюрбаноносный Цуриэль скривился, сжал в кулак узкую, покрытую старческими пятнами ладонь, затрясся. Миронег даже зажмурился, ожидая услышать звук затрещины. Но случилось иное. Быстро опамятовав, Цуриэль извлек из складок одежды увесистый кошель. Монеты дружно звякнули, ударившись о столешницу. Миронег успел заметить молниеносное движение, которым Возгарь прибрал кошель к рукам.

– О-о-о, щедрейший из щедрых!

– Благодари за всё светлейшего Иегуду! – шипел Цуриэль. – Мой драгоценный воспитанник несёт непомерные расходы! Тратится на подкуп гоев! Да они сами должны нести мзду за одно лишь счастье…

– О-о-о! Не устанем печься о благе…

– Ты не забыл ли моих наставлений? – склонившись к самому уху Возгаря, Цуриэль снова перешёл на арамейский язык.

– Необходимо склонить князя Давыда к походу на берега Шуршун. Для этого ему придётся купить несколько кораблей. Но, поскольку денег у него нет, мой воспитанник согласен поверить ему в долг, в счёт будущей добычи. Понял ли, нетрезвый червь?

Возгярь лишь затряс головой.

– Что хочешь делай! Натри на шее кровавые мозоли своими цепами, ощипи дочиста своего гуся, но сделай так, чтобы Давыд убрался с этих берегов!

Миронег сидел ни жив ни мёртв, втянув голову в плечи. Он поглощал отменно приготовленное мясо, запивал его сладчайшим вином. Не оставил без внимания черниговский уроженец и вываренные в меду фрукты. Сладко было у него во рту и гадостно на душе. Ноги Миронега дёргались, желая незамедлительно унести бедовую, покрытую седеющими лохмами башку, но тощий зад его будто окаменел, прирос к скамье, а уши, подобно алчущим влаги росткам, тянулись в сторону крючконосого тюрбаноносца. Миронег время от времени ощупывал их, всерьёз опасаясь, что сделаются его уши подобны ослиным или заячьим. Тем покарает его Господь за непомерное любопытство. Да и не хотелось ему слышать совратительные речи Цуриэля. Но тогда непослушный язык его норовил вытолкнуть изо рта вкуснейшие яства, дабы излить проклятия на головы подлых заговорщиков. Чтобы хоть как-то заглушить тоску и отвращение, черниговский уроженец с удвоенным рвением поедал отменно приготовленную снедь, уминал всё без разбора. Чашки и блюда стремительно пустели. Борщ пытался препятствовать ему, но Миронег неизменно одерживал победу, успевая засунуть в рот заветный кусок до того, как юркие руки ученика волхва выхватят его и спрячут в плетённый из лыка короб. А Борщ почему-то торопился упрятать еду со стола долой. Виной тому была не только необычайная прожорливость Миронега, но и какое-то иное обстоятельство. Борщ с опаской посматривал то на своего наставника, то на дверь. Отяжелевший от обильной трапезы, с затуманенной от выпивки головой Миронег тем не менее бдительно следил за учеником волхва. А Борщ то и дело посматривал в сторону двери. Ждал ли чего? Дремал ли во хмелю? Бог весть!

– Кто ждёт, тот дождётся! Всё в руках Божьих! – с придыханием проговорил Миронег, хватая со стола плошку с квасом.

Особенно большой кусок пирога застрял у него где-то на полпути между глоткой и брюхом. Судорожный глоток сладкого кваса не помог делу, и Миронег шарил по столу в поисках питья, но бдительный Борщ прибрал кувшин с вином, пребольно ударив Апполинария по рукам. Гусь шлёпал по полу жёлтыми ногами, тянул шею, всем своим видом выражая намерение снова взобраться на колени Борщу, но тот отталкивал докучливую птицу ногой. Выждав случая, Миронег потянулся за полупорожней крынкой с квасом.

Ученик волхва хотел уж снова ударить Миронега по рукам, но дверь в корчму с треском распахнулась. Под закопчённые своды ринулся поток солнечного света. Дробный цокот копыт, звон сбруи в совокупности с отборнейшей площадной бранью огласили внутренность корчмы. Последние посетители снялись с мест, желая поскорее покинуть питейное заведение. На смену им явились бородатые дядьки в длинных шёлковых рубахах самых причудливых цветов. Всё как один были перепоясаны широкими кушаками, каждый имел при себе длинный нож и плеть. Один из них – могучий детинушка с едва начавшей пробиваться бородой, розовым румянцем на щеках и ясными лазоревыми очами – нёс на плече большой топор. Всего их было не более полудюжины, но в корчме сразу сделалось тесно от их громких голосов, больших подвижных тел. Вместе с ними в корчму вошла огромная пёстрая собака. Вошла, будто в собственную конуру влезла. Разлеглась на лучшем месте, возле очага, пару раз зевнула со стоном, по-собачьи, показав всем любопытствующим огромные, величиной с палец, зубы. Миронегу почудилось, будто пол заходил ходуном у него под ногами, так громко стучали бородатые молодцы подкованными сапогами. Борщ мигом набросил на лицо подобострастную улыбку.

– О! Судари-сударики! – едва слышно произнес он. – Лучшие из лучших, отважные воины Давыда Игоревича!

Цуриэль заволновался, заёрзал, завертел головой так, что едва не потерял тюрбан. Из складок свободного одеяния он извлёк увесистый кошель, крепко сжал его ладонями, чтобы монеты не звякнули. Извлек украдкой, озираясь на заполнивших корчму дружинников князя Давыда.

– Возьми ещё и это! – прошипел он едва слышно. – Мой хозяин платит щедрой рукой, но и спрос будет велик. Помни об этом!