Книга Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева

— Правда? Правда, мадемуазель Катишь? Не думал, что женскому уму доступны эти воинские рассуждения.

— Почему же, ваше величество? Та же философия, но на особой материи: можно ли человека переделывать сообразно своим нравственным лекалам и устанавливать эти лекала независимо от десяти заповедей.

— Нет-нет, мой друг. Это не отказ от десяти заповедей, без следования которым не может быть истинного христианина. Скажем иначе, определённая коррекция, вызываемая реальными обстоятельствами конкретной эпохи. Сегодня на первом месте должна стоять дисциплина, беспрекословная подчинённость воле монарха.

— Но монарх не Господь Вседержитель, давший нам заповеди.

— Мадемуазель, вы не правы, монарх олицетворяет собой Господа и имеет от Вседержителя уповажнение действовать Его именем и в Его славу.

— Ваше величество, но история рассказывает нам о монархах жестоких, несправедливых, грешных, наконец.

— Даже если это и так, суд над ними принадлежит одному Господу.

— Но как же монарх исповедуется и получает отпущение грехов от священника, как все самые обыкновенные люди?

— Священнослужитель именем Господа может выслушать покаяние монарха, но не более того. Даже если бы монарх не каялся, прощать или не прощать его — дело Божье.

— Наверно, вы опровергаете мою убеждённость, ваше высочество, но я твёрдо верю, что монарх должен начинать с доброты и всепрощения. Он настолько могущественнее всех своих подданных, что ему следует начинать с милосердия.

— Женская точка зрения! Мир может существовать, только опираясь на железную дисциплину и порядок.

— Но если это понимают монархи, то почему этого не могут понять и безо всякого насилия подданные? Разве разум не подскажет им обоснованность выводов монарха?

— Доказывать подданным? Вступать с ними в дискуссию? Вот они, плоды вашего общения с французскими философами! Подумайте сами, если начинаются военные действия, есть ли возможность у командующего объяснять каждому солдату смысл принимаемого им решения? Здесь промедление смерти подобно, и успех дела зависит только от быстроты и натиска. Вот в чём сила армии!

— Ваше высочество, но война представляет обстоятельства исключительные, между тем мирная жизнь даёт время для размышлений и собственных выводов. Разве вам не кажется, что решение, принятое самим человеком в результате размышлений и логических построений, гораздо более действенно и основательно овладевает его натурой?

— Никогда не думал, что найду в вас такую спорщицу! Вы просто не понимаете предназначения монархов и монархической власти. Впрочем, это естественно: вы стоите у подножия трона, тогда как мне понятно и доступно сознание пребывания на нём.

— Само собой разумеется, ваше высочество. Но мне так хочется обратиться к присущей вам человечности и снисхождению к близким.

— Я не знал их в отношении себя, почему же я должен, по вашим словам, гарантировать их своим подданным?

* * *

Великая княгиня Мария Фёдоровна, великий князь Павел Петрович

— Ваше высочество, вы отправляетесь на прогулку верхами?

— Странный вопрос. Вы же видите, что это так.

— Но вы опять не предложили мне участвовать в ней.

— А вы полагаете, я должен был это сделать?

— Но почему я совершенно исключена из этого удовольствия? Вы едете с фрейлиной Нелидовой?

— И с супругами Буксгевден. Вас это удовлетворяет?

— Вы так досадливо об этом говорите, ваше высочество. Между тем все уже стали обращать внимание на моё отсутствие.

— Вы так думаете? И кто же сообщил вам подобную новость?

— Это не может не бросаться в глаза решительно всем.

— Так вот я хочу раз и навсегда пресечь эти неуместные торги. Я еду с теми, с кем хочу, и приглашаю тех, кого я хочу. К вашему сведению, вы далеко не совершенно ездите верхом, разве что по парковым аллеям, тогда как я предпочитаю скачку по ровному полю. Вы одинаково боитесь плохой дороги и хорошей лошади. Зачем же вам нужно отравлять удовольствие настоящим наездникам?

— Но если даже это и так, ваше высочество, то вы могли бы отказаться от подобных прогулок хотя бы для того, чтобы не ставить свою супругу в нелепое положение.

— Я отказаться? Абсурд! Вам же больше к лицу играть в шахматы или заниматься рукодельем, как образцовой матери семейства, которой вы мечтаете выглядеть. И давайте прекратим этот бесполезный разговор, который привлекает внимание прислуги.

Иногда начинает казаться, императрица специально выбрала себе невестку, которая каждым своим словом раздражает великого князя. Вот и теперь всё равно вышла на террасу, осматривает всадников, даёт последние советы великому князю, как избежать простуды, — прежде всего поправить шарф на шее и не забыть перчатки...

— Ваше высочество, вы чем-то раздражены.

— Раздражён? Да я просто взбешён. Великая княгиня...

— Ваше высочество, пусть все дворцовые впечатления останутся во дворце. Хоть ненадолго. Взгляните, как хороши эти зеленеющие поля...

— И свинцовое небо с непрекращающимся дождём.

— Государь, ради бога, всё зависит от точки зрения. Сейчас оно выглядит свинцовым, но это значит, что через минуту-другую встанет радуга, и как же великолепно она будет выглядеть!

— И как долго, вы полагаете, надо ждать эту радугу?

— О, я уверена, совсем недолго. Мне кажется, всё готово к её появлению. Природа готовится к чуду обновления.

— Вот в этом вы правы, мадемуазель Катишь. Я так давно хочу сказать вам... но мне не хватает решимости...

— Вам, государь? Это невероятно! Вы меня решительно заинтриговали. Какая тема может привести вас в смущение? Я умираю от любопытства.

— Ваше легкомыслие делает мою задачу ещё более трудной.

— Моё легкомыслие! Государь, ваша жизнь так непроста, что мне хочется хоть на несколько мгновений отвлечь вас от ваших грустных мыслей. Всего лишь мгновений! Я чувствую себя совершенно счастливой, когда на ваших губах появляется хоть тень улыбки. Когда же вы смеётесь, я запоминаю этот день, кажется, навсегда.

— Мой друг, то, что я хочу сказать вам, ужасно.

— Ужасно? Вы не хотите больше видеть меня? Вам приелось моё общество и вы хотите меня отослать?

— Всё совсем наоборот. Катишь, я... я... люблю вас. Мне не нужен никто, кроме вас. Только с вами я чувствую себя свободным и счастливым человеком. Только в вас я обрёл, наконец, истинное сочувствие и понимание. Я люблю вас, Катишь, я понимаю, что люблю давно. И неотвратимо. Если бы я мог предложить вам свою руку, но это невозможно. Совершенно невозможно. После поступков моего отца, после череды амантов императрицы я не хочу уподобляться им, но... я ничего не могу с собой сделать. Если бы вы знали, какое отчаяние я переживал, принося брачные обеты великой княгине. Ведь только что я был свободен. Свободен! И хотя бы это положение мог за собой сохранить. Я поступал в таком отчаянии. Я был так унижен всем, что произошло с моей первой женой. Второй брак, как отчётливо я теперь это понимаю, стал для меня сатисфакцией. Глупой, отчаянной местью всем и вся и прежде всего императрице. А сегодня — что я могу вам предложить сегодня? Одно сердце, полное любви к вам, но в какое положение я ставлю тем самым и вас и себя! Проявление моего чувства к вам вызовет опасность со всех сторон. Ненависть императрицы. Постоянная слежка за мной и за вами. Подслушивание. Подсматривание. Наглость временщиков. Характер великой княгини... Разве я не вижу, сколько огорчений она вам приносит каждый день, каждый час, что вы проводите во дворце. И это вам — после тех успехов, того обожания, которыми вы были заслуженно окружены в монастыре. Я не вижу выхода и не вижу исхода.