Книга Царство Прелюбодеев - Лана Ланитова

В середине гигантского по площади внутреннего двора находился прямоугольный донжон[95], задний край которого терялся в густых клубах влажного тумана. Стены донжона были сделаны не из серого гранита, а из белого индийского мрамора. Персидский длинноворсовый ковер, постланный возле входа, продолжался и за раскрытыми высокими палисандровыми дверями, массивные золотые ручки украшали их глянцевое полотно.

Перебирая маленькими ножками, карлик довольно быстро катился в глубину огромного зала… Владимир ахнул, уже в который раз. И было из-за чего!

Несмотря на эклектику, здесь присутствовали элементы барокко и «Большого стиля», классика, восточные мотивы, современные западноевропейские модные тенденции и Римская величественность – зал производил поистине ошеломляющее впечатление. Высокий, уходящий в небо потолок, отсвечивал блеском прозрачного хрусталя – от этого лунный свет проникал тонкими ровными лучами, рассеиваясь на середине мраморных стен. Рассеивался он и от множества живого огня – связки белых восковых свечей, перекрученных золотистыми нитями, мерцали на гнутых, тяжелых жирандолях. Лунные дорожки ломались в воздухе, встречая на пути поток живого огня.

Прозрачный пол отливал голубым лазуритом, множественные соцветия невиданных тропических цветов тонули в глубине гладких плит и создавали меж собой витиеватый мозаичный узор. Мебели было мало: всего несколько роскошных бархатных диванов фривольно расположились вдоль белых, словно припудренных стен. Тут же стояли огромные фарфоровые, расписные вазы со свежесрезанными розами. Вместо картин у стен высились античные хариты[96] из каррарского мрамора в три человеческих роста, изображенные в вызывающих, откровенных позах.

Зал переходил в широкую мраморную лестницу, покрытую красной ковровой дорожкой, ведущую на второй этаж замка.

– Нам туда, господин Махнев. Магистр ждет вас, – низким голосом молвил карлик и указал на широкую лестницу. – Нам на второй этаж.

Они поднялись по мягкой ковровой дорожке и оказались на втором этаже. Перед Владимиром открылась анфилада длинного коридора, с двух сторон которого шел ряд высоких дубовых дверей. Миновав две, карлик, покачиваясь на коротких ножках и загребая розовыми восточными туфлями, оказался возле третьей двери и остановился. Толстый перст указал на дверь.

– Вам сюда…

Владимир толкнул тяжелую темную дверь и… оказался в помещении, напоминающим студенческую аудиторию. Каскад ученических скамей уходил в высокий, полукруглый амфитеатр, внизу располагалась сцена для лектора с внушительной трибуной, а также широкой ученической доской позади трибуны. Зал выглядел столь огромным, что Владимир показался самому себе маленьким муравьем.

За трибуной стоял Виктор. Темная профессорская мантия ладно сидела на его безупречной фигуре, длинный седой парик, опускаясь на плечи круглыми буклями, красовался на породистой голове. На трибуне лежала старинная, ветхая от времени книга, с пожелтевшими кожаными страницами, и длинная указка.

Напротив трибуны сидели трое слушателей. Двое мужчин и одна молодая женщина.

– А вот и наш опоздавший, – громким голосом провозгласил Виктор. Красивое лицо не выражало и тени иронии или лукавства. Сдвинутые на переносице брови, нахмуренный лоб, складки возле губ говорили о серьезном и даже суровом настрое.

«Сейчас точно отправит меня в угол на посмешище остальным «студентам» или чего доброго, всыплет розгами по голому заду, – Владимир невольно поежился. Перспектива быть опозоренным перед посторонними, казалась ему невыносимой. – Если он начнет меня позорить, я встану и уйду. Я убегу… Идиот! Куда я могу убежать? Как все противно!»

Ему показалось, что по суровому лицу Виктора промелькнула едва заметная усмешка. Он снова свел брови и обратился к Владимиру.

– Владимир Иванович, я должен с прискорбием признать, что вы, в силу собственного разгильдяйства и плохой внутренней организации, не прибыли вовремя к назначенному часу. Вы что, забыли, где находитесь? Вы, верно, думали, что здесь позволено вести себя столь же вальяжно, как в собственном поместье, в котором вы могли устраивать ночные пирушки и развратные гульбища до утра, а после отсыпаться до полудня. Так?

Владимир покраснел, словно отрок, и отвел взгляд. Один из слушателей – крупный розовощекий малый, похожий на сытого купчишку третьей гильдии, одетый в зеленый сюртучок с удовольствием хмыкнул и одарил Махнева презрительным взглядом. Ему было приятно, что учитель при всех унизил крупного помещика, дворянина и светского щеголя.

– А вы не ухмыляйтесь, Булкин, – строго осадил его Виктор. – Поверьте, у меня найдется повод, за что и вас отругать в присутствии свидетелей.

Купчишка, кривляясь, дурашливо захлопал длинными, светлыми ресницами, вжал голову в широкие, плотные плечи и шмыгнул носом.

– Итак, господин Махнев, что вы можете сказать в свое оправдание?

– У меня не было часов… – пробормотал Владимир.

По залу прокатился едва заметный ропот осуждения и приглушенный смех.

– Владимир Иванович, сие оправдание для слабоумных. В моей вотчине знают все, что часы здесь никому не положены. Вы должны ориентироваться лишь на внутренние ощущения и строгую дисциплину. – Магистр расхаживал по аудитории, заложив руки за спину. Потом остановился и грозно посмотрел на Владимира. – На первый раз я вас прощаю. Идите, садитесь на место.

Владимир поднялся по ступеням амфитеатра и сел чуть позади трех других слушателей.

– А сейчас я хочу вас друг другу представить и объяснить, за что вы здесь будете проходить обучение и, одновременно, наказание… Я буду называть имя и фамилию, вы будете вставать и представляться друг другу. Напоминаю всем: вы находитесь на этаже, где живут, в основном, грешники, замеченные в грехе любодейства и необузданной похоти… Разумеется, это не означает, что у любодеев не может быть иных грехов. Например, чревоугодия… Не правда ли, господин Булкин? Судя по вашей упитанной фигуре, вам не чужд был этот грех? Равно как и господину Махневу, сохранившему стройную фигуру, но любившему, однако, вкусно и обильно закусить… В целях воспитания, вам на время обучения подобрали соответствующий пищевой рацион.

– Какой такой рацион-моцион? Меня уже неделю держат на воде и сухарях, будто я каторжник! – возмутился Булкин.

«О, я не единственный голодный в этом лукавом царстве», – с удовлетворением отметил про себя Владимир.

– И правильно делают, – сухо отозвался Виктор. – Позже вам будет наглядно продемонстрировано то, что происходит с настоящими чревоугодниками. Так вот. На чем мы остановились? А остановились мы на том, что все вы, собранные на моем этаже, относитесь, так или иначе, к категории грешников, называемых «прелюбодеями».