Книга Тридцатник, и только - Лайза Джуэлл

Надин выдернула из пачки бумажный носовой платок и утерла мокрое лицо. Истерическая радость обернулась истерическим горем, не успевала она вытереть слезы, как они снова наворачивались. Место на вельветом диване Дига теперь навеки занято, и ходу в его дом ей больше нет. Она опять проиграла вчистую Дилайле Лилли. У нее было десять лет, чтобы любить Дига, владеть им, принадлежать ему — десять лет! А она на неделю опоздала.

Она уже не смеялась, глядя на себя в зеркало, висевшее напротив кровати. Что смешного в распухшей красной физиономии, и что смешного в любви к старому другу, и уж тем более в зацикленности Дига на Дилайле?. Ничего даже мало-мальски забавного тут нет.

Надин медленно подняла руку, приставила два пальца горизонтально к виску и нажала на курок большим пальцем.

— Пиф-паф, — уныло произнесла она, безвольно роняя руку.

Глава тридцать пятая

Семейство на «мерседесе» скрылось из вида. Диг сидел, тупо уставившись перед собой, не в состоянии осознать случившееся. Он перевел взгляд на Дилайлу, та отвернувшись к реке, задумчиво смотрела вдаль, стиснутые руки лежали на коленях. Дигу вдруг отчаянно захотелось броситься к Дилайле, обнять и разделить с ней давнее горе. Он закусил губу и силой удержал себя на месте.

Диг выжидал, наблюдая за Дилайлой. Вскоре она встала и поволоклась по лужайке к тропке. У дороги остановила мужчину с рыжим сеттером, тот кивнул и дал ей что-то, порывшись во внутреннем кармане. Когда она стала подниматься вверх по холму, Диг увидел, что тот ей дал. Дилайла курила. Сделала пару затяжек, глянула на сигарету, скривилась и выбросила ее в реку.

Дилайла остановилась на вершине холма, кусая ногти. Наконец, подхватив обе сумки, двинулась к дому. Добравшись до входной двери, вынула из пакета гигантского зайца и усадила его на крыльце.

Заяц был серо-белым, с большим бантом на шее, в лапах он держал красное сердечко с надписью «С днем рождения, дорогая!»

Черт, подумал Диг, как же все тяжело.

И принялся за элементарные арифметические подсчеты. Сегодня 21 ноября. Он отсчитал на пальцах девять месяцев, получилось 21 февраля. В тот день Дилайле исполнилось восемнадцать. И тогда же они в последний раз занимались любовью. Последний раз, когда они были счастливы вместе. А потом все сразу испортилось, и Дилайла исчезла. Конечно, девочка могла быть моложе двенадцати лет, она могла родиться много позже их расставания с Дилайлой, но это выглядело маловероятным. На вид девочке можно было дать все шестнадцать.

Ему вдруг пришла иная мысль: а не старше ли она двенадцати? Не родила ли ее Дилайла, отдав на удочерение, до того, как переехала в Северный Лондон, до встречи с Дигом? Но тогда… тогда он знал бы. Она бы призналась ему. Дилайла всегда говорила, что презирает забеременевших девчонок. Она такого ни за что не допустит. И у нее никогда не будет детей. Она говорила… черт! В растерянности и смятении Диг опустил голову на сжатый кулак. Как же все запутанно.

Дилайла опустилась на корточки перед дверью, поправила зайца. Она внезапно подалась вперед, обняла зайца, зарылась лицом в мех, плечи ее затряслись. Диг задохнулся от нежности и печали.

Хватит, сказал он себе, с меня достаточно.

Диг встал и очень быстро, пока Дилайла не обернулась, побежал по тропинке вниз, к праздной толпе, фланирующей вдоль реки, потом к главной улице, а оттуда на вокзал.

Через два часа Дигбыл дома.

Мысли вихрем проносились в его мозгу, пока он трясся в поезде, в метро, потом на автобусе. Голова трещала и кружилась, словно он катался в парке на самых рискованных аттракционах. Диг был испуган, возбужден и испытывал легкую тошноту одновременно.

До сих пор самым тяжелым испытанием в жизни Дига была его вечно ломавшаяся машина, или ссора с Надин, или обиженная матушка, которую он забыл поздравить с Днем Матери. Сегодня его вынудили переосмыслить всю жизнь, прошлое, представление о самом себе.

Диг мерил шагами квартиру в ожидании Дилайлы, и ему чудилось, что он стал выше ростом, раздался в плечах. Руки стали крепче, а ноги бугристее. Он чувствовал себя старше, таким же, как те взрослые люди, которых он видел сегодня утром в десятом часу утра.

Поначалу, поддавшись инстинктивному порыву, он решил ни о чем не расспрашивать Дилайлу. Если он с ума сходил от шока, то ей было во сто крат хуже. Он ведь подглядел один из самых интимных моментов ее жизни. Видел, как она плачет, уткнувшись в мех зайца. Он залез туда, куда не имел права соваться. Дигу было стыдно. Пережившей травму Дилайле не хватало только его назойливого любопытства, расспросов, перетягивания одеяла на себя — будто то, что случилось, прежде всего его драма.

Но день клонился к вечеру, небо темнело, в мозгу Дига теснилось столько жгучих вопросов, что ему казалось, голова вот-вот лопнет, — и его настроение изменилось. Он рассердился. Дилайла повела себя неправильно. Не важно, является эта красивая девочка его дочерью или нет, не важно, является он ее отцом или нет, но Дилайла должна была посвятить его в свои проблемы. Она должна была сказать, зачем приехала в Лондон. Она обращалась с ним, как с ребенком, не способным справиться со взрослой реальностью. Что, одернул он себя, во многих отношениях справедливо. Но тем не менее она нашла для него применение, не так ли? Он ведь оказался достаточно взрослым, чтобы владеть недвижимостью, где она поселилась, заплатить наличными за диван, на котором она спала, и достаточно ответственным, чтобы приглядывать за ее драгоценным псом.

Расстроенный, снедаемый нетерпением, нараставшим с каждой минутой, он пытался дозвониться Надин. Снова и снова. Никогда прежде ему так настоятельно не требовалось с ней переговорить, услышать ее голос, жизнерадостный и успокаивающий, голос лучшего друга. Плевал он на безобразие, которое она учинила вчера вечером. Ему хотелось ее видеть. Но где была Надин, когда он так в ней нуждался? Не дома, это уж точно. Отсутствие Надин в столь серьезный момент лишь усугубило бьющую через край панику, и услыхав, как в замке поворачивают ключ, Диг вскочил с дивана и бросился навстречу Дилайле; благоразумие окончательно его покинуло. Ему уже было безразлично, готова ли Дилайла к разговору о светловолосой девочке из Суррея, и он уже не стыдился своего обмана и виртуозной слежки. Теперь Дига заботило лишь одно: получить ответы на свои вопросы.

И из всех возможных зачинов к столь судьбоносной беседе, он выбрал самый нелепый и несуразный:

— Итак, куда делся заяц?!

Дилайла схватилась за сердце:

— Боже, Диг, со мной чуть инфаркт не случился.

Она повесила дубленку на вешалку и щелкнула дверным замком.

Дигби, спрыгнув с дивана, стремглав полетел к хозяйке. Диг прислонился к косяку и сложил руки на груди:

— Что ты сделала с зайцем?

Дилайла бросила на него испытующий взгляд и, слегка нахмурившись, переспросила: