Книга Братья Берджесс - Элизабет Страут

– Джим, ты сядешь? – повторила она.

Джим бросил на нее озадаченный взгляд, как будто его удивила резкость ее тона.

– Сейчас, за пивом схожу. – И снова скрылся в доме.

Ветви деревца над головой Хелен были усыпаны мелкими зелеными сливами.

– Вы только посмотрите, сколько в этом году слив. А прошлым летом почти не было. С фруктовыми деревьями всегда так, год на год не приходится. Вот радость местным белкам, будут животы набивать.

Близнецы со скамьи глядели на нее без всякого выражения. Боб из вежливости отхлебнул газировки; брови у него были приподняты, на лице застыла покорность судьбе. Сьюзан тоже поднесла к губам стакан и отвела взгляд от Хелен, словно говоря: я не слушаю тебя, Хелен, меня бесят твой огромный дом и дурацкий клочок земли, который ты называешь садом, твоя здоровенная гардеробная, твой большой гриль, ты просто богатая потребительница из Коннектикута, материалистка современного мира.

Хелен читала все это на лице у Сьюзан, и на ум ей пришло слово «деревенщина». Она вдруг ощутила сильнейшую усталость. Хелен не хотела называть Сьюзан деревенщиной, не хотела быть такой злобной, не хотела, чтобы в голове у нее вертелись такие оскорбительные слова, – и как только она об этом подумала, в мыслях у нее возникло слово «ниггер». Такое уже случалось раньше. Ниггер, ниггер, ниггер, как будто ее разум страдает синдромом Туретта[11]и повторяет ужасные слова, не в силах остановиться.

– Вы их едите? – спросил Боб.

За спиной у Хелен открылась дверь, и вышел Джим с бутылкой пива.

– Кого, белок? – переспросил он, подтянув к себе садовый стул. – На гриле жарим.

– Сливы. Вы эти сливы едите?

– Нет, они слишком горькие, – ответила Хелен.

Она думала: я не обязана их развлекать. Хотя, конечно, на самом деле именно обязана.

– Ты похудел, – сказала она Бобу.

Тот кивнул.

– Я перестал пить. Помногу.

– Почему ты перестал пить? – Хелен услышала обвинительные нотки в своем голосе и заметила, как Боб покосился на Джима.

– Вы такие загорелые, – проговорила Сьюзан.

– Они всегда загорелые, – заметил Боб.

Хелен подумала, что ненавидит их обоих.

– Мы ездили к Ларри в Аризону, вы разве не знали?

Сьюзан опять отвернулась, и Хелен подумала, что это уже переходит все границы – не поинтересоваться делами племянника только потому, что родной сын сбежал из дома.

– Как Ларри? – спросил Боб.

– Прекрасно.

Хелен сделала большой глоток из бокала и сразу почувствовала, как вино ударяет в голову. А потом одновременно раздались металлическое треньканье телефонного сигнала, звон бьющегося стекла и причитание вскочившей на ноги Сьюзан: ой-ой-ой, простите, пожалуйста.

Звонок телефона, по-видимому, так испугал ее, что она уронила стакан. Нашарив мобильник в сумке, Сьюзан почему-то сразу протянула его подошедшему Джиму.

– Ничего-ничего, я все уберу, – сказала Хелен, думая о том, что теперь мелкие осколки забьются в щели между кирпичами, которыми вымощена дорожка, вот разозлится садовник, в это время года приходящий к ним раз в неделю.

– Чарли Тиббетс, – произнес Джим в трубку. – Сьюзан здесь, рядом. Она просит, чтобы вы поговорили со мной. – Он стал мерить шагами сад, прижимая к уху телефон и кивая. – Да-да, внимательно…

Он резко взмахнул рукой, как дирижер, управляющий оркестром. Дослушав Чарли, он закрыл мобильник, вернул его Сьюзан и сообщил:

– Ну все, ребята. Зак свободен. Дело сдано в архив.

Наступило молчание. Джим опустился на стул и отпил пива из бутылки, сильно запрокинув голову.

Первой не выдержала Хелен.

– Что значит сдано в архив?

– Приостановлено. Если Зак будет хорошо себя вести, его и вовсе закроют. Вопрос утратил злободневность. Такое часто происходит; на это Чарли и надеялся. Конечно, в нашем случае были политические последствия. Однако сомалийское сообщество, их старейшины, или кто там у них решает, изъявили согласие с тем, чтобы дело ушло в архив. – Джим пожал плечами. – Поди разберись…

– Теперь он никогда не вернется домой… – произнесла Сьюзан.

Хелен ожидала от нее радостных восклицаний, но вместо них услышала в ее голосе тоску и тут же поняла, что такое вполне вероятно, мальчик теперь может не вернуться.

– Ох, Сьюзан… – прошептала Хелен, подошла к золовке и мягко погладила ее по спине.

Братья остались сидеть. Боб все поглядывал на Джима, но Джим на него не смотрел.

Теплым июльским днем Эсмеральда Мартич зашла в кабинет к Алану Энглину и молча вручила ему бумаги, в которых он немедленно – по размеру и шрифту – распознал жалобу.

– Что тут у нас? – спросил он доброжелательно и кивнул в сторону стула напротив себя. – Присаживайтесь, Эсси.

Эсмеральда села. Пробежав первый абзац, Алан поднял на нее глаза. Бледное лицо, длинные мелированные волосы стянуты в конский хвост на затылке. Она всегда была тихоней и теперь тоже помалкивала.

Жалоба излагалась на четырех страницах, и, опустив их наконец на стол, Алан почувствовал на лице испарину, несмотря на поток прохладного воздуха из кондиционера. Его первым побуждением было встать и закрыть дверь, но сама суть жалобы делала эту женщину опасной. С ним в кабинете сидела тихоня с автоматом, закрыть сейчас дверь было бы все равно что вручить ей еще одну обойму. Поэтому Алан не сдвинулся с места. Он знал, что в подобных случаях быстрая и адекватная реакция работодателя может снизить негативные последствия для компании, и понимал, что Эсмеральда это тоже знает. Жалобу следует немедленно направить в отдел персонала для выяснения обстоятельств. Эсмеральда оценила нанесенный ей моральный ущерб в миллион долларов.

– Давайте пройдемся, – предложил Алан, вставая.

Она тоже поднялась. У двери Алан сделал жест рукой, галантно пропуская даму вперед.

Снаружи пекло. По тротуару шагали люди с портфелями и в солнечных очках. У киоска на углу улицы рылся в помойке бездомный, одетый в зимнюю куртку, разорванную по швам у карманов.

– Зачем он нацепил на себя куртку в такую жару? – тихо проговорила Эсмеральда.

– Он болен. Скорее всего, шизофрения, расстройство психики. Таким людям нередко кажется, что им очень холодно. Это один из симптомов.

– Я знаю, что такое шизофрения, – ответила Эсмеральда слегка раздраженно. – Но про холод не знала.

Алан купил в киоске две бутылки воды. Протянув одну Эсмеральде, он заметил, что ногти у девушки обгрызены до мяса, и еще острее почувствовал грозящую опасность. Они сели на скамейку в тени. Мимо шагали мужчины и женщины. Неспешно проковыляла старушка, сжимающая в руке пластиковый пакет.