Книга Там, где нас нет - Михаил Успенский

Человек сделал шаг вперед и сморщился, припав на раненную топором ногу, а потом неожиданно запел, да такую скверную песню:

Бездна бездну призывает,

Рот широко разевает,

А когда разинет рот,

Похваляючись, поет:

«Раньше я жила темна,

Холодна и голодна,

А с тобой мы — ам да ам —

Мир поделим пополам.

Что вверху и что внизу —

Все сметелю, все сгрызу.

Что внутри и что вовне —

Все съедобно, все по мне».

Бездна бездну обманула:

Между глаз ей звезданула,

И осталася одна

Бездна бедная без дна…

Любой бы догадался, кто таков этот певец, но только не Жихарь. Потому и спросил:

— Ты кто?

— Какое из моих имен ты хотел бы услышать? — Голос у бывшего пенька оказался низкий и раскатистый.

— Настоящее, — потребовал богатырь.

— Если, конечно, вы не стыдитесь его, сэр колдун, — добавил Принц.

— Все беды происходят из-за ложных имен, — заметил Лю. — И для того, чтобы изменить нравы, необходимо восстановить истинные имена…

— Напрасно избрал я на этот раз шкуру драбаданского шарлатана, — сказал хромой. — Хотелось бы предстать перед вами в подлинном виде, но, увы… Эти болваны, как всегда, все испортили и перепутали, а вы двинетесь дальше, навстречу своей бессмысленной судьбе…

Глаза у хромого были разные: один зеленый, а другой просто дырка.

— А ты нас, стало быть, остеречь захотел? — спросил Жихарь.

— Да нет же! — радостно вскричал хромой. — Я никогда не мешаю людям шагать навстречу гибели, наоборот, всеми силами рад способствовать этому…

— А расколдоваться сам не мог, — ухмыльнулся богатырь.

— Это пустяки. — Хромец махнул рукой, и Жихарь заметил, что пальцы у него коротенькие-коротенькие — меча не ухватят.

— Демоны и духи поднаторели в искусстве обмана, — сказал Бедный Монах. — Но настоящего знатока им не провести. В вас, почтенный, всякий узнает Хуньдуня — того самого, что в образе красного перца обольщает девушек в сумерках.

— Ну и как, получается? — оживился богатырь. Хромой только пожал плечами, а Лю Седьмой продолжал:

— В книге «Шэнь и Цзин», повествующей о чудесном и необычайном, про Хуньдуня говорится следующее: «Он похож на длинношерстую собаку с медвежьими лапами, но без когтей. У него есть глаза, но он не видит, ходить не умеет, есть уши, но он не слышит, зато чует приближение человека. В брюхе у него нет внутренностей, есть лишь прямая кишка, и вся пища проходит насквозь. На добродетельных он кидается, к злодеям льнет».

— Погоди, погоди, — сказал Жихарь. — Какая прямая кишка? Какая собака? Ты чего городишь? Человек как человек, хотя, конечно, плохой, надо бы его потрясти и расспросить…

— Руки коротки, — сказал хромой.

— А поглядим, — ответил Жихарь и протянул к хромому отнюдь не короткие свои десницу и шуйцу. Но до тощей кадыкастой шеи почему-то не достал, сделал шаг вперед — и опять не достал, хоть и не двигался с места расколдованный пенек.

Уже вплотную приблизился к нему Жихарь и только сейчас заметил, что богатырские его ладони растут почти что прямо из плеч, а куда делось все остальное — неведомо.

Больше всего на свете боялся Жихарь остаться калекой, поэтому отскочил на прежнее место и сразу же почувствовал, что руки вытянулись на положенную им длину. Он облегченно помахал возвращенными конечностями.

— С мечом произойдет то же самое, — предупредил хромой дернувшегося было Яр-Тура.

Яр-Тур смутился и сказал, что никогда не напал бы на безоружного.

— А пинка тебе дать — ноги коротки? — на всякий случай поинтересовался Жихарь. Хромой печально кивнул.

— Я берусь изгнать Хуньдуня после соответствующей трехдневной церемоний, — вызвался Лю Седьмой. — Но для этого нужно взять пластинку из красного агата, двести лян серебра, четырнадцать гонгов из чуской бронзы и барабан, на который натянута кожа старшего чиновника Палаты Принятия Мер и Весов…

— Сейчас! — пообещал Жихарь. — Сейчас побегу доставать тебе твой барабан…

— Да я и сам уйду, — сказал хромой. — Ваше общество мне быстро надоело. Но неужели никто из вас не попросит у меня хотя бы вечной молодости?

Лю Седьмой вежливо улыбнулся:

— Благодаря воздержанию и неустанным упражнениям провожаю вот уже семьсот двадцать первую осень…

— А я его, Бедного Монаха, еще мальцом на руках нянчил! — не растерялся Жихарь.

Яр-Тур заколебался, но богатырь его живо осадил:

— Народ не поймет! Чего это, скажут, наш король не стареет, не матереет?

Должно быть, упырь! Так вот, скажут, кто нашу кровушку-то пьет! И конец королевству!

И Принц не мог с ним не согласиться. Хромой вздохнул, повернулся спиной и зашагал прочь.

— Эй, что взамен-то попросишь?

Хромой не отвечал, только вроде бы стал меньше ростом. Но, приглядевшись, Жихарь понял, что фигура в черном плаще с каждым шагом все глубже уходит в землю, как в воду.

Когда же черный клобук окончательно скрылся в траве, богатырь сказал спутникам:

— Рты-то закройте — простудитесь, а я за вас отвечай. Больше о нем не вспоминаем и не говорим, а садимся в телегу и едем!

Перекусили, приложились к неубывающему жбану, набросали в телегу сосновых веток, сверху прикрыли мешками из-под овса. Будимир сел на торчащую оглоблю, ко второй оглобле Бедный Монах прицепил на диво звонкий колокольчик — и поехали.

Ехали без дороги, зато все быстрее и быстрее, ехали молчком, чтобы не остаться без языка на ухабах. Телега, ведомая ваджрой, сама правила и поворачивала. Скоро осталась позади поляна. Лес то густел, то редел, то совсем пропадал, а что в этом лесу делалось, разглядеть было нельзя — так быстро ехали.

Жихарь поднялся во весь рост и радостно заорал что-то бессмысленное, заглушая колокольчик.

Промелькнули какие-то развалины, из развалин поднялась потревоженная стая птиц. Потом пошли сжатые безлюдные поля, показались и домишки, но все они как бы отлетали, отворачивали в сторону. Ветер свистел и леденил головы.

Солнце уже снарядилось на закат, когда впереди показался город, обнесенный мощной крепостной стеной.

— Сейчас ворота вышибем, насквозь пройдем! — посулил Жихарь притихшим спутникам. Будимир не усидел на передовом месте, попросился на руки к Яр-Туру. Лю Седьмой прятался от ветра за спиной Принца. — Всех убью, один останусь! — криком предупреждал Жихарь горожан об их нелегкой судьбе.

Но город, что удивительно, шарахнулся куда-то вбок, хотя телега и не думала сворачивать. Стражники на стенах в ужасе попрятались за зубцами.