Книга Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

В начале сентября из Нью-Йорка пришло письмо с извещением, что из представленных четырехсот проектов жюри назвало победителем проект Ллуэлина. Ллуэлин вошел в кабинет мистера Гарнета спокойным, хотя и не скрывал внутреннего ликования, и положил конверт на его письменный стол.

— Я особенно рад тому, — сказал он, — что сбылось мое желание: перед отъездом мне хотелось подтвердить делом вашу веру в меня.

Лицо мистера Гарнета выразило озабоченность:

— Это из-за той самой истории с Люси Уортон, так? — осведомился он. — Все еще об этом думаете?

— Я не в силах с ней встречаться, — заявил Ллуэлин. — Всякий раз в меня точно Сатана вселяется.

— Но вы должны оставаться на месте, пока для вас построят ваш дом.

— Ради этого я, возможно, приеду. Хочу уехать сегодня же вечером.

Гарнет окинул Ллуэлина задумчивым взглядом:

— Не одобряю я ваш отъезд. Должен вам сообщить о том, о чем не собирался. Печься о Люси вам больше совершенно незачем; всякая ответственность с вас полностью снята.

— Как так? — Ллуэлин почувствовал, что пульс у него участился.

— Она выходит замуж за другого.

— Выходит замуж за другого? — машинально переспросил Ллуэлин.

— За Джорджа Хеммика, который представляет бизнес ее отца в Чикаго. Они отправятся туда на жительство.

— Понятно.

— Уортоны наверху блаженства, — продолжал Гарнет. — Думаю, они приняли все это слишком близко к сердцу — наверное, оно того и не стоило. Сожалею, что основное бремя выпало на вашу долю. Но вы очень скоро найдете себе девушку, которая вам действительно подходит, Ллуэлин, а пока что самое разумное для всех, кого это коснулось, — постараться забыть о случившемся, словно ничего и в помине не было.

— Но я не могу это забыть, — нетвердым голосом отозвался Ллуэлин. — Не понимаю, чего вы все хотите — вы, и Люси, и ее родители. Поначалу разыграли несусветную трагедию, а теперь просто плюнь и забудь! Поначалу изображали меня средоточием порока, а теперь найди себе девушку, которая мне действительно подходит. Люси собирается за кого-то замуж и переселится в Чикаго. Ее родители преотлично себя чувствуют, поскольку о нашем тайном бегстве не раструбили в печати и не подорвали их реноме. Все устроилось как нельзя лучше!

Ллуэлин умолк, ошеломленный и подавленный безразличием, которое проявило по отношению к нему общество. Все это было попусту: упреки, которыми он себя терзал, не имели смысла, оказались напрасными.

— Так-так, — с новой, жесткой интонацией произнес он. — Теперь мне понятно, что с самого начала и до конца я был единственным, кто отнесся к этому делу всерьез.

IV

Домик с верандой, непрочный на вид, но от которого глаз нельзя было отвести, на фоне ясного неба сверкал свежей синей краской, напоминавшей яйцо малиновки. Стоявший на недавно уложенном дерне между двумя другими постройками, он тотчас обращал на себя взгляд и надолго его приковывал, заставляя ваши губы растянуться в улыбке наподобие детской. Что-то такое особенное в нем происходит, мелькало у вас в голове — что-то пленительное и, быть может, волшебное. Быть может, весь фасад открывается как передняя часть кукольного домика; ваши руки сами собой тянутся к щеколде, потому что вы не в силах устоять перед соблазном заглянуть внутрь.

Задолго до прибытия Ллуэлина Кларка и мистера Гарнета перед домом собралась небольшая толпа: потребовались неотступные усилия двух полисменов, чтобы оттеснить тех, кому не терпелось обрушить прочную загородку и потоптаться на аккуратной лужайке. Когда автомобиль обогнул угол и Ллуэлин впервые увидел дом воочию, в горле у него застрял ком. Это было его созданием — живым порождением его мысли. Внезапно его осенило: дом не подлежит продаже, ничем иным в мире ему так страстно не хотелось владеть. Этот кров означал для него всю суть любви, обещая нескончаемый свет и тепло: только тут он найдет прибежище и отдых от любых разочарований, которые уготовит для него жизнь. Но в отличие от любви этот дом не станет для него ловушкой. Будущая карьера представилась ему сияющей тропой, и впервые за последние полгода он почувствовал, что переполнен счастьем.

Речи и поздравления Ллуэлин воспринимал как в тумане. Когда ему пришлось обратиться к собравшимся со сбивчивыми словами благодарности, на краю толпы он заметил Люси, которая стояла бок о бок с каким-то мужчиной, но даже это не кольнуло его так больно, как непременно кольнуло бы месяц тому назад. Все это отошло в прошлое: значение имело только будущее. Ллуэлин всем сердцем теперь надеялся — без оговорок и не испытывая ни малейшей горечи, — что ее ждет счастье.

После того как толпа рассеялась, Ллуэлин почувствовал, что ему необходимо побыть одному. Все еще как загипнотизированный, он вошел в дом и стал бродить из комнаты в комнату, притрагиваясь к стенам, к мебели, к оконным рамам — чуть ли не лаская их. Он раздернул шторы и долго глядел в окно; постоял в кухне, где ему померещилось, будто на белой поверхности стола лежат свежеприготовленные бутерброды, а на плите свистит закипевший чайник. Потом Ллуэлин вернулся в столовую (там ему вспомнилось, что именно так, по его замыслу, должны были падать в окно лучи летнего заката) и направился в спальню, где ветерок слегка шевелил край портьеры, словно кто-то сюда уже вселился. Я сегодня здесь переночую, подумал Ллуэлин. Куплю на ужин холодных закусок в угловом магазине. Он проникся жалостью ко всем тем, кто не занимался архитектурой и не мог сам возводить для себя дома: ему хотелось, чтобы каждый устраивал свое жилье собственными руками.

Сгустились сентябрьские сумерки. Вернувшись из магазина, Ллуэлин разложил покупки на обеденном столе: жареная курица, хлеб и джем, бутылка молока. Не спеша поужинал, потом откинулся в кресле и закурил сигарету, блуждая взглядом по стенам. Вот это и есть домашний очаг. Ллуэлину, воспитанному вереницей тетушек, плохо помнилось, что такое родной дом. Правда, кроме того короткого времени, когда он жил с Люси. Почти пустое жилье, где они так были несчастливы вместе, напоминало все-таки, что ни говори, дом. Бедные дети: Ллуэлин теперь воспринимал обоих — себя и Люси — именно так, с огромного расстояния. Неудивительно, что их любовь едва-едва слабо встрепенулась в попытке ожить, а потом, не готовая к удушливому давлению чужих стен, быстро зачахла.

Прошло полчаса. Снаружи царила полная тишина, нарушаемая только негодующим гавканьем пса где-то в конце улицы. Мысли Ллуэлина, растревоженные незнакомой, почти мистической обстановкой, потянулись к прошлому: он вспомнил тот день, когда год назад впервые встретил Люси. Малышка Люси Уортон: как он растроган был ее полным доверием к нему — она ведь не сомневалась, что он, двадцатилетний, знает жизненные тонкости досконально.

Ллуэлин поднялся с кресла и, едва принявшись медленными шагами мерить комнату, вздрогнул: по дому впервые разнесся звонок в дверь. На пороге стоял мистер Гарнет.

— Добрый вечер, — приветствовал он Ллуэлина. — Вернулся взглянуть, счастлив ли король в своем замке.