Книга Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

Награжденный ты, больной и израненный, а служить надо.

Был потом Оренбургский поход, о котором вспомнить страшно. Прокаленная пустыня, песок желтый, рассыпчатый, из-под снега глядит, а сам холоднее снега. Забогатевшая иностаничная родня старалась пристроить Пантелея при Войске. Стали посылать его при нужных бумагах с отдельными вручениями по окружным начальствам, но вскрылось, что есаул Кисляков русской грамоты не знает, читать и писать не умеет. Запутал он бумаги так, что затребовали их все опять в Канцелярию, а Кислякову — ордер, что наряжен он в комплект четырех полков на линию. Там, дескать, ему и место. Насилу отвязался, устроился в городе Киеве патрульную службу нести.

1 февраля 1807 года вышла ему отставка. Жил отставной есаул бедно, на ордена в Войске деньги просил (ордена тогда из капитула за свои кровные выкупали), от бедности на службу напрашивался, поставили б его смотрителем Манычских соляных озер. Но где ж ему, безграмотному, таким хлебным местом управлять — отказали («без бытности Войскового Атамана сделать не можно»).

Иной жизни, кроме «служивской», не знающий, Пантелей Кисляков заскучал в родимой станице. Умственного напряжения, как и обычно, есаул избегал и бездумно вздыхал о службе, о Польше, о линии…

Менялся Дон, менялась степь, распахивалось некогда Дикое Поле. Новый этап начинался, этап европейской славы казачества. Само казачество перемалывалось и переламывалось. Повременим еще немножко, не денется никуда наш Матвей Иванович, чья европейская слава начиналась как раз в это время. Разберемся до конца с Кисляковыми, раз уж взялись мы за этот род, тем более что род этот примером своим многое из истории низового казачества нам раскрывает.

Не были Кисляковы так богаты и так славны, как Ефремовы или Мартыновы, но зато прозвище свое родовое не по деду Ефрему или Мартыну вели[106]. Пытались как-то Пантелея Кислякова на Кривых Хуторах, по деду, Семеновым называть, он вроде и откликался, но истинное родовое свое прозвище всегда помнил, и по нему писан был в разные нужные бумаги. Что же за люди такие — Кисляковы? Откуда взялись?

Летом от сотворения мира в 7153-м (1645) на рубеже царствования Михаила Федоровича и сына его, Алексея Михайловича, подрались донские казаки с татарами и отсиживались всю зиму в низовом Черкасском городке, осажденные ногайцами, черкесами и крымскими воинскими людьми. Ногайцы нагло кочевали в нижних казачьих юртах по Махину и вокруг Черкасска, в версте, а в иных местах и менее версты. И собрались большим собранием азовцы, крымцы, черкесы темрюцкие и ногайские улусные люди и подступали под Черкасский городок с боем. Выезду и выходу из городка за рыбою и за дровами никуда не было, натерпелись казаки голоду и холоду, и многие голодной смертью поумирали. Весной откочевали враги, но готовили силу великую вновь идти под Черкасск: конные — берегом, а суда — рекою Доном.

Ударили казаки царю челом: «И мы, Государь, тово их большово приходу ожидаем к себе вскоре, а помощи, Государь, и заступления мы, опричь Спаса и Пречистые Богородицы и тебя, праведного великого государя, ни от кого себе не имеем…» Новый царь Алексей Михайлович, желая отомстить крымчакам, а казаков подкрепить, едва вступив на престол, приказал дворянам Ждану Кондыреву, Михаиле Шишкину и подьячему Кириллу Афиногенову набрать в Воронеже и по другим окраинным городам вольных людей для отсылки на Дон в прибавку к казачьему войску («… И вы б тем вольным велели быти у себя на Дону в нижних городках, а на Русь в верхние городки не отпущали»). А помимо того послал царь на Дон людей своих из Астрахани и казаков, терских и гребенских, и жалованье в количестве, доселе невиданном.

Кондырев разослал бирючей объявить жителям, чтоб шли на Дон служить за жалование противу татар. Обещали давать по четыре рубля и самопал, а кто со своим самопалом придет, тому — по пяти с полтиной. Черкасы, стрельцы московские, помещичьи крестьяне и сами татары сходились толпами к Воронежу на съезжий двор. Отписывал Бутурлин, воевода воронежский, что «сошлись из разных городов всяких чинов люди, наги, босы и голодны…» и «учинилось многое убийство и грабеж большой и многих воронежцев в городе и в слободах побивают и грабят», и самого Кондырева грозили до смерти убить «и воронежцы от такова их воровства побрели розна[107]…» Хотел воевода беглых, затесавшихся в эту шайку, переловить, но прибывший с Дону атаман Павло Федоров не дал: «Хто де к нам придет, и у нас де выемки не бывает, а только де нам людей выдавать, и нам де и на Дону не бывать…» С тем, выпоров для примера кое-кого из новоприборных, а одного расстреляв, и выступили на судах вниз по Дону.

В мае прибыли в Черкасский городок и передали по списку в Войско Донское 3037 человек, силу немалую, ибо «старых казаков» было на Дону в ту пору тысяч пять. В списке том в 4-й сотне среди имевших свои самопалы значился десятник Панька Кисляков, а в 6-й сотне, в десятке у Антошки Токарева, — вольный человек Кисляков Харланко.

Указ царский предписывал казакам воевать Крым, но воздерживаться от нападения на турецкий гарнизон Азова. Но казаки, подбив всех остальных, пошли именно на Азов…

Меж тем многие из новоприборных вольных людей, не выдержав истинно привольной жизни, стали разбегаться. Отписали с Дона, что только лишь казаки, готовясь к походу, «учали струги поделывать, вольные люди учали бежать на судах на Русь ста по два и по три и больше», хватали суда казачьи и плыли вверх по Дону и Донцу, потом рубили их в щепки и разбегались, либо начинали «в Донце воровать». А кое-кто открыто, развернув знамена, пошел на окраинные города. Сообщали казаки, что могли их силою остановить, «но дабы молва о такой измене российских людей не достигла в иные государства и орды не хотели трогать их». А один из государевых людей писал проще, сначала-де казаки за беглецами гоняли, а потом бросили: «Нам де с ними не перебитца». И с тех пор Харланко Кисляков в бумагах государственных не встречался.

Разбежались, однако, не все. Оставшиеся пошли с казаками на Азов. Все лето дрались жестоко, татар вокруг Азова били и полон великий брали. За это царь Алексей Михайлович, невзирая на нарушение, послал им знамя кармазиновое с орлом, посреди коего на щите царь на коне поражал змия.

Зима в тот год выдалась ранняя, и жалованье царское зазимовало в Воронеже. А тут вольные, оставшиеся на Дону, ударили царю челом: «И прибрели мы с моря наги и босы, чуть живы и ныне мы, холопи твои, живем в Войске на низу и помираем голодною смертью и скитаемся меж двор, промеж старых атаманов и казаков по станицам просим милостыни по избам. И живучи, мы, холопи твои, старых казаков оголодили, а сами сыты не бывали, голодною смертью помираем». Отощав, грозили службу бросить: «И нам, Государь, за великую нужу твоей государевой службы з Дону от Войска разбрестися будет розно к Русе, по окраинным же городам».

Велел царь, буде немочно из Воронежа, двинуть запасы на Дон из Царицына, а вольных, кои на Дону остались, сметить (пересчитать). Ответили казаки, что вольных «сметить немодно, потому, Государь, что оне бегают от нас безпрестани».