Книга Дамы и господа - Людмила Третьякова

Брата и сестру вроде бы воспитывали на один «фран­цузский» лад, отдававший вольтерьянством, но результа­ты оказались совершенно противоположными. Наталья Кирилловна любила отечество и все русское истово, «до такой степени, что она ненавидела память Петра Великого, изуродовавшего, по ее словам, Россию».

Насколько Наталья Кирилловна была проста в обра­щении, насколько в ее речи чувствовалась женщина даже не петербургской, а старомосковской закваски, настолько же ее брат ощущал себя аристократом европейского толка и, как писали, «находил достойным для себя лишь обще­ство „маркизов и шевалье“». Порой отец, граф Кирилл Григорьевич, оставаясь со всеми его регалиями и фельд­маршальским званием человеком отнюдь не кичливым, пытался урезонить сына:

— Не забывай, Андрюша, что я сын простого пас­туха.

— Возможно, так оно и есть, папа. Зато я — сын фельд­маршала, — парировал наследник.

В детстве Андрей Разумовский был товарищем игр единственного сына Екатерины II, великого князя Павла Петровича. Потом, зачисленный с десяти лет в мичманы, он расстался со своим царственным другом, сделался за­правским моряком, участвовал в экспедициях, командовал фрегатом «Екатерина», получил в двадцать три года чин генерал-майора и снова появился в Петербурге, заматерев­шим, еще более авантюрным, — сущей погибелью для дам и девиц.

К этому времени у Натальи Кирилловны скопилась огромная пачка писем брата. Оба они, обладавшие хоро­шим слогом, часто переписывались. Из писем Андрея она поняла, что даже водная стихия не помеха ему жить пол­нокровной жизнью сердца: не всегда же кораблям качаться на волнах.

Со своей стороны, сестра помимо разного рода советов писала о скучных фрейлинских обязанностях и о полном штиле в собственном сердце: сильный пол вокруг все какой- то незначительный, не на кого глаз положить — «а кое-чего нам не надобно…»

* * *

Между тем, не подозревая о подобных умонастроениях дочери, отец Натальи Кирилловны не переставал пережи­вать за ее дальнейшую судьбу. Ему казалось, что с эдакой-то внешностью его любимице придется смириться с участью старой девы. И он решил подсластить горькую эту пилю­лю, выделив Наташе огромное, не в пример другим детям, наследство.

Однако его мрачные прогнозы оказались преждевре­менными: к дочери то и дело сватались весьма небросовые женихи. Проблема обозначилась как раз с той стороны, откуда ее трудно было и ожидать: Наташа оказалась не­вестой разборчивой. Целая вереница соискателей получила от ворот поворот.

Родственники увещевали строптивицу: годы-то идут. Да еще как идут! Наташе стукнуло двадцать пять, а она, кажется, и в ус себе не дула. Наконец, на двадцать шес­том году крепость пала. Увидев как-то во дворце Николая Загряжского, стоявшего в карауле, она одним мигом в него влюбилась. Участь бравого офицера-измайловца тут же была решена.

Обвенчавшись с избранником, новоиспеченная Загряж­ская не уступила уговорам и отказалась жить в знаменитом папенькином дворце. Молодожены наняли вместительную квартиру, где при общительном характере хозяйки дома двери не закрывались. Общество здесь собиралось весьма разномастное. Наталья Кирилловна интересовалась всем на свете: и изящными искусствами, и житьем за морем, и религиозными вопросами. Так что народу бывало у Загряж­ских много.

Меж собой супруги тоже ладили. Загряжский быстро понял характер своей жены. Будучи человеком мягким и покладистым, он легко уступил ей первенство в доме и нисколько не обращал внимания на ее чудачества.

Наталья Кирилловна сама была не прочь посмеяться над собой и на склоне лет, вспоминая свое супружество, рассказывала, как однажды ее невзыскательный муж, поте­ряв терпение, принес ей лист бумаги с карандашом и сказал: «Нарисуй мне, матушка, как мне лежать на кровати, а то всего ногами затолкала».

Граф В.А.Соллогуб свидетельствовал: «При мне пов­торяли ее рассказ, что она мужа всегда уважала, но что добродетель ее однажды была на волоске». Имя этого смельчака не указывается, но оно и не важно. Интересно то, что Загряжская отнеслась к его проискам со свойственным ей чувством юмора, и когда рассказывала об этом приклю­чении, «присутствующие катались от смеху».

…Само собой, после замужества Наталья Кирилловна не стала меньше появляться во дворце — домоседкой она никогда не была.

В платьях, сшитых опытной портнихой, умело скры­вавших и горб, и что одно плечо выше другого, Наталья Кирилловна не пропускала ни одного светского увеселения, много танцевала и даже при своем малом росте не терялась в толпе придворных. Ее остроты, причем порой весьма колкие, передавались из уст в уста. Ее приязнью дорожили самые заметные кавалеры — она всю жизнь гордилась, что такой красавец и любимец женщин, как граф Андрей Шувалов, писал ей прочувствованные стихи.

Все это, конечно, прекрасно, но со временем Наталья Кирилловна все явственнее стала ощущать важную недо­стачу в своей жизни — Бог не посылал супругам детей. В семейном доме без детского щебета — тоска. Загряжская стала думать, какой же найти выход из этого положения. В конце концов у нее созрел план, и теперь следовало при­ступить к его осуществлению.

Однажды нарочный от Натальи Кирилловны отправился в дом Васильчиковых. Сославшись на нездоровье, Загряж­ская попросила сестрицу Анну прислать к ней свою дочь Машеньку, чтобы не скучать в болезненном одиночестве.

Племянница приехала к приболевшей тетушке. Час шел за часом. День померк, наступил вечер. Васильчиковы хватились: где же Маша?

Обеспокоенный отец сам отправился за дочерью. К нему, как ни в чем не бывало, вышла Наталья Кирилловна и объявила, что Машу она не отдаст.

— Да полно, милая, в своем ли вы уме? Или вы забыли, что она дочь моя, а не ваша!

— Это как взглянуть, дорогой Базиль. Если вы человек с разумением, то не станете мешать Машиному счастью.

— О каком таком счастье вы толкуете? Не желаю я слушать ваших загадок, сударыня! Немедленно выдайте мне дочь!

— Не кипятитесь, братец. Час поздний, Машенька уже почивает. К чему такая спешка? Пожар, что ли? Завтра я сама к вам буду, сядем с вами и сестрицею, потолкуем, авось дело и сладим.

— Нет, это Бог знает что такое! — кипятился возму­щенный отец. — Я отказываюсь верить своим ушам! Какое такое дело? Что сладим? Извольте отдать мне Машу!

Но только Васильчиков сделал несколько шагов вверх по лестнице, как путь ему преградили четыре рослых гайдука.

— Ну так что же, милый, полицию будешь звать или все-таки дотерпишь до завтра? — насмешливо спросила Загряжская.

Васильчиков вернулся домой без дочери.

Утром следующего дня к ним приехала Наталья Кирил­ловна.

Она очень убедительно объяснила родителям, что хочет взять Машу к себе в качестве приемной дочери. И пышным веером раскрыла все блестящие перспективы такого полюбовного соглашения. Во-первых, Машенька станет единственной наследницей всего ее громадного со­стояния: ведь глупо же, право, брать какую-то сироту со стороны, когда можно облагодетельствовать родную кровь. Во-вторых, она, Наталья Кирилловна, с ее-то громадными связями и умением влиять на людей, сыщет Маше наилуч­шего в империи жениха: чтоб богат, красив, чтоб не гулена, а нраву доброго, чтоб ума отменного и правил честных.