Книга Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Вероника Кунгурцева

Соловей же с жаворонком с раннего утра полетели в аэропорт заводить полезные знакомства с аэродромными птицами. Местные вороны хвастались, что пока аэропорт не работал, они гнездились в заржавевших фюзеляжах — вот, де, было времечко! Теперь, дескать, не то: самолеты пролету не дают! Железные великаны, хоть тоже птицы, но дурни страшные и к тому же слепошарые — ничего перед собой не видят, прут так, что на пути им не попадайся! И языка, де, нашего не понимают, коршун им в двигатель и голубь в фюзеляж!

Вороны, знавшие в лицо все самолеты, еще в небе углядели «боинга»-чужака и прокаркали: мол, вон он американец — летит! От обшивки за километр Атлантикой в клюв шибает! И соловей с жаворлёночком, сев на летное поле раньше самолета, засвистали «детям подземелья»: дескать, пора, пора, родимые! И скорехонько разлетелись в разные стороны, чтоб не оказаться на пути дурня-Боинга.

И — приземлился самолет! А домовик, вила и лешак — пока двигатели еще работали — пробились сквозь бетонную преграду летного поля точнехонько под брюхом самолета (Шишок уверял, что это не случайность, а точный расчет). Вылезать пока не вылезали.

Вот к «боингу» подвезли трап, суетящиеся рабочие на летном поле развернули красную дорожку и подтащили ее к лестнице. Вот помчались к самолету черные машины… А в промежутках ступеней показались мужские ноги в брюках и грубых ботинках, вот еще одни… Из машин уже вылезали какие-то люди, а на трапе появились, наконец, женские ноги в красных туфлях на каблуках — тут Шишок, державший наготове мальчишка-с-локоток (который, в свою очередь, держал в зубах вострый ножик, размером в половину мальчишка), выпустил его наружу. Мальчишок по изнанке трапа живо взобрался до чередующихся женских ног и, по серой юбке, по пиджаку — в мгновение ока вскарабкался женщине на плечи и приставил ножик к горлу. Не успела охрана и «вау» сказать!

Тут и «дети подземелья» выскочили наружу (дыру под самолетом домовик прикрыл канализационной крышкой).

Размахивая стареньким кольтом, — тоже, видать, купленным на барахолке, — Шишок первым помчался вверх по трапу, скомандовав охране: дескать, а ну, пропустите! И не вздумайте, де, стрелять, а то мы живо вашей Бабе-бомбе боеголовку-то открутим!

Златыгорка взлетела кверху и своими могучими крылышками смела под трап охранников, схватившихся, было, за оружие. Незнамо как все оказались в самолете. Ваня только помнил, как бежал за домовиком, мимо его щеки промелькнули птахи, устремившиеся вслед за хозяйкой, Березай через ступеньки скакал, Росица цеплялась за него…

И вот посестрима оттолкнула трап, который уехал на середину летного поля, и дверь закрыла, а Шишок кольтом направлял Мадлен Олбрайт с мальчишком, свесившим ей под воротник ножки, к двери в салон. И бросился со Златыгоркой осматривать самолет: оставшуюся охрану заперли в тыльной части «боинга», а летчиков вытолкали из кабины на летное поле, уходите, де, подобру-поздорову!

Попадали на мягкие кресла салона, укрепленные вокруг стола, на котором угощенье было расставлено да выпивка: кока-кола с виски. Шишок кивнул госсекретарю США, дескать, а ты чего — особого приглашенья дожидаешься?!

Та села, а Ваня уставился на мальчишка, который по-прежнему держал ножик у горла женщины: у него оказалось личико одного из боевиков OAK — того, что в Жабляке показывали по телевизору… После перевел взгляд на Мадлен Олбрайт: что-то неистребимо ястребиное было в ее лице.

На дверях встали часовые: вила с лешаком. Березай в задумчивости принялся вырывать листья из бороды и отправлять себе в рот.

Олбрайт, до тех пор ни произнесшая ни слова, вдруг начала говорить: дескать, кто бы вы ни были, прошу вас оставить самолет! Взойдя, де, на борт, вы оказались на суверенной территории Соединенных Штатов Америки! Таким образом, вы совершили нападение на госсекретаря США на территории США! И, мол, даром вам это не пройдет, вы, де, об этом горько пожалеете!

— Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох! — проговорил домовик, с прищуром глядя на женщину, и моргнул помощнику, чтобы опустил ножик.

Госсекретарь тотчас восприняла это как сдачу позиций и затарахтела: дескать, несмотря ни на что США и НАТО будут силой защищать по всему миру западные ценности. И никто, де, нас не остановит!

Тут Росица Брегович вмешалась: а кто же вашим ценностям угрожает, де?

Мадлен Олбрайт, покосившись на мальчишка-с-локоток, который соскочив с ее плеча на стол, бродил со своим ножиком среди столовых приборов, заглядывая в тарелки и рюмки, сказала: я вижу, вы сильно голодны, не стесняйтесь, де, угощайтесь… Никто не среагировал, ожидая ответа на вопрос девочки. Тогда Олбрайт пустилась в путаные объяснения: говорила про арабских террористов, которые угрожают либеральным ценностям, про злобных сербов с авторитарным Милошевичем во главе, которые не дают свободы другим народам бывшей Югославии, о русских, которые хоть и проиграли холодную войну и уверяют, что друзья, но камень-то за пазухой держат, потому как орел на их гербе одной головой повернут на Запад, а другой — на Восток… Русские, де, всегда были и будут главной угрозой торжества либерализма и универсальных прав человека!

Домовик, выслушав, устало сказал:

— Всегда знал, что у американцев за культом грубой силы таится пошлый страх. Отмечаете раз в году День благодарения и ежедневно празднуете труса. Свобода, свобода, свобода — адобовс, адобовс, адобовс! Что значит ваша свобода? Свободное общество — самая дешевая и практичная ширма власти. Некоторые Мюнхгаузены вытаскивают себя за волосы из болота вместе с лошадьми, но их свобода все же исключение, а не правило. Ну а мир не может быть не биполярным. Место холодной войны Советов и Штатов заступит арабо-американский террор. Борьба нелегального международного терроризма с легальным.

Шишок поднес к носу хрустальный бокал с минералкой и, щелкнув по нему, продолжил: дескать, сколько же преступлений зиждется на молчаливой уверенности в своей обделенности материальными благами! Обнесли на пиру жизни!.. Но пир жизни без чумы — это фарс. Трусливая подозрительность, что в будущем обнесут — тоже движитель преступлений. Ох, зенки-то завидущие! Не достанется, мол, на нашу долю ресурсов: электроэнергии, нефти, газа, воды… И загодя готовятся к расчистке чужого пространства, где что-то очень уж много этих ресурсов, де! Свои же ресурсы экономят, складывая в несгораемые шкафы. За долгую историю своего развития человечество прошло путь от Неопалимой купины к несгораемому шкафу. Вот она — история вашей цивилизации!

Но речь сейчас не об этом… Вот, дескать, тебе, Баба-бомба, сербы дали приют, когда ты совсем крохой была, и как, де, ты их за это отблагодарила! Надо было шейку-то тебе, четырехлеточке, свернуть — дак, кто ж знал, де, тогда… Но — ничего, дескать: еще не вечер! Жила, мол, ты во Врнячке-Бане — а это неподалеку от Крушевца, откуда шестьсот лет назад сербы во главе с Лазаром Хребеляновичем выступили, чтобы преградить путь туркам, готовым обрушиться на Европу и…

Но госсекретарь плечами стала жать: это же еще до открытия Америки было!

Шишок тут с мысли сбился, голову опустил, а после кивнул, хорошо, де, поговорим тогда о вещах близких и простых… И, сдвинув приборы на столе, поставил посередке свой грязный вещмешок, тесемки развязал и принялся выкладывать на гладкую белую столешницу — кусок ветрового стекла, оставшийся от грузовика «Застава», оплавленный камень с моста Северины, обрывок голубой, в бурых пятнах, шали Горданы… Росица Брегович сняла с головы обгоревшую шляпку тетушки Майдаленки и молча положила рядом с другими памятными вещами. Златыгорка с Березаем вытянули шеи от двери — хотели взглянуть, что там домовик складывает на стол.