Книга Московский душегуб - Анатолий Афанасьев

Пилил Губин сосредоточенно, ритмично, чуть пониже загривка – и это очень возбуждало. "Вжик-вжик!

Вжик-вжик!" – поскрипывало железо в умелых руках, аккуратно расчленяя хрящики и сухожилия.

И вдруг наступило утро, когда все видения растаяли.

Комната покачнулась, и мебель встала на привычные места. Солнечный свет томился в занавесках. У Калерии Ивановны, дремлющей в кресле, было утомленное обыкновенное лицо пожилой женщины.

– Где Миша? – спросила Таня. Видно, она столько раз, задавала этот вопрос, что Калория Ивановна не смогла сразу понять: бредит или нет. По губам скользнула тревожная гримаска. Чтобы ее успокоить, Француженка добавила:

– Черт с ним, с этим Мишкой! Дайте лучше чаю.

– Хочешь кушать?

– Еще как!

Женщина поправила одеяло, потрогала лоб:

– Ну и слава Богу! Какая тебя всю ночь лихоманка била. Хотели в больницу везти.

– Только одну ночь?

– А ты думала сколько?

Таня изумленно улыбалась, чувствуя странное в себе обновление. Вместе с жаром и болью некая черная часть ее естества за ночь вытекла на пол. На душе просветлело. И позже, когда жадно ела с подноса, принесенного Калорией Ивановной, новое ощущение света и покоя никуда не делось, а только, кажется, укрепилось. Она боялась его спугнуть неосторожным движением.

Миша Губин пришлепал из соседней комнаты, зорко глядя сверху.

– Ну как?

– Мишенька, нам надо поговорить.

Губин опустился на стул – спина прямая, руки на коленях сжаты в кулаки, в глазах не поймешь что. "Мой суженый, – растроганно подумала Таня. – Единственный, неповторимый! Такой же убийца, как я".

– Слушаю тебя, – сказал Губин.

– Ты куда-то спешишь?

– ?

– Мишенька, как ты не поймешь… Куда нам спешить, раз уж мы встретились.

– Это все?

– В каком смысле?

– Все, о чем хотела поговорить?

Калерия Ивановна, неслышно ступая, покинула комнату.

– Поцелуй меня, любимый!

Губин не нашелся с достойным ответом. За ночь он принял окончательное решение. Выбор был невелик.

Несчастную маньячку, приворожившую его сердце, следовало или убить, или этапировать куда-нибудь на окраину необъятной родины, где посадить под замок.

В Таганрог или на Кушку – это неважно. Первый вариант был радикальный и справедливый: Танино появление на свет было заведомым браком; кто-то все равно, рано или поздно, должен был взять на себя труд и исправить зловещую ошибку природы. Губин мог это сделать. Ему и прежде случалось брать на себя роль прокурора, судьи и палача одновременно. Он относился к этому философски. Кто взял в руки меч, тот должен им владеть. Но убить Француженку, похоже, значило то же самое, что вырвать собственную печень. К такого рода геройству Губин не был внутренне готов. Даже ночью, когда она металась по постели, взмокшая, в лиловых пятнах, изуродованная лихорадкой, он тянулся к ней и желал ее со всей силой молодой, неизрасходованной страсти. После смерти она, конечно, вернется к нему и потребует недоданной любовной доли.

Второй вариант (этапирование под замок на окраину) ничего, в сущности, не решал, загонял психологический нарыв вглубь, зато отпускал резерв времени, необходимый сейчас Губину. Он остановился на ссылке.

– Поцелуй меня! – капризно повторила Таня. – Тебе противно, что ли?

Молча Губин поднялся и пошел на кухню, но по дороге его перехватил зуммер радиотелефона. На связь вышел Гриша Башлыков, оголтелый контрразведчик.

То, что он сообщил, было неприятно. Только что Башлыкову по его каналам стало известно, что особая опергруппа МВД получила задание ликвидировать некую террористку при задержании. Но не это было обидно.

Башлыкову, как ни странно, было известно и то, что знаменитая киллерша каким-то образом связана с Губиным. Сколь ни были в его глазах высоки профессиональные качества Башлыкова, выходит, он все равно их недооценивал.

– Когда намечена операция? – спросил Губин.

– Полчаса, думаю, у тебя есть. Помощь нужна?

– Справлюсь. Спасибо. До свидания.

– Держи меня в курсе.

– Хорошо.

Калория Ивановна готовилась к перевязке.

– Нет, – сказал Губин. – В другой раз. Сейчас быстро ее оденьте. Мы уезжаем.

– Куда, любимый? – поинтересовалась Таня. – Я ведь еще не совсем выздоровела.

– Три минуты – и выходим, – по его лицу Таня поняла: больше задавать вопросы пока не нужно. Вместо этого она с головой укрылась одеялом и затаилась, как невидимка. Губин грубо сорвал с нее одеяло:

– Я с тобой чикаться не буду! Не оденешься, голую отнесу в машину.

– Калерия Ивановна, – взмолилась Таня. – Вы женщина добрая, спасите меня! Вы же видите, любимый озверел. Хочет увезти в лес и без свидетелей надругаться.

Кое-как вдвоем с сиделкой Губин натянул на нее юбку и шерстяную кофту.

– Любимый, – ворковала Француженка, умело выворачиваясь. – Ну почему ты не хочешь сделать это здесь? Почему обязательно в лесу? Калерия Ивановна, миленькая, это он вас стесняется. Отвернитесь, пожалуйста.

– Михаил Степанович, – сказала женщина, – надеюсь, вы отвечаете за свои действия?

– Я за все отвечаю.

По рации он связался с Михайловым и предупредил, что исчезает на сутки. Алеша уловил в его голосе какую-то незнакомую нотку.

– Ты не заболел?

– Нет, я здоров. Личные дела.

Потом позвонил в офис и распорядился, чтобы две машины с боевиками через час подстраховали его на Минском шоссе. Подошел к окну. Его "вольво" стояла впритык к телефонной будке, вокруг пусто.

Калерии Ивановне он велел остаться в квартире и ждать. Если кто-нибудь придет и станет ее расспрашивать, надо сказать, что молодая хозяйка звонила в аэропорт, интересовалась рейсами на Сочи.

– Я врать не умею, – сказала женщина, погруженная в тяжкое раздумье.

– Соври разок, – попросил Губин, – для общей пользы.

– А что ответить доктору?

– Савве я сам позвоню.

В лифте он поддерживал Таню за талию, а она постанывала, как деревце на ветру.

– Мишенька, ты любишь меня?

Глаза у нее были жутковатые, точно успела насосаться "травки". Он ее не совсем как-то узнавал в это утро, но задумываться об этом было некогда.