Книга Бытие наше дырчатое - Евгений Лукин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И увидел Морган, что проводка исправна и свет хорош.
И был вечер, и было утро: день один.
И сказал Морган: да будет твердь надёжная, и да не пропустит она воду, льющуюся сверху. И стало так.
И назвал Морган твердь потолком. И увидел, что не протекает.
И был вечер, и было утро: день второй.
И сказал Морган: да будет третья твердь между потолком и полом. И стало так. И назвал Морган твердь лабораторным столом.
И сказал Морган: да утвердятся на столе стеклянные сосуды из-под молока и да возникнут в них бананы и прочие плоды земные. И стало так.
И произвёл всякий стеклянный сосуд бананы и прочие плоды. И увидел Морган, что этого вполне достаточно.
И был вечер, и было утро: день третий.
И сказал Морган: да будут светила на тверди небесной и да будут они светить на стол.
И создал Морган светила великие, и поставил их Морган на тверди небесной, чтобы светить на стол, и отделять свет от тьмы.
И был вечер, и было утро: день четвёртый.
И сказал Морган: да произведёт всякий банан и прочий плод бактерии, разлагающие его. И стало так.
И сотворил Морган бактерии, и начался процесс брожения. И благословил их Морган, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте стеклянные сосуды.
И был вечер, и было утро: день пятый.
И сказал Морган: сотворим плодовых мушек дрозофил по образу Нашему и подобию Нашему, и да владычествуют они над бананами, и над прочими плодами, и над разлагающими их бактериями, и над всеми стеклянными сосудами, и над всем, что содержится в них.
И сотворил Морган дрозофил по образу Своему, по образу Моргана сотворил их, самца и самку.
И благословил их Морган, и сказал им Морган: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте стеклянный сосуд, и обладайте им, и владычествуйте над бананами, и над прочими плодами, и над разлагающими их бактериями, и над всеми стеклянными сосудами, и над всем, что содержится в них.
И сказал Морган: вот, Я дал вам всякие плоды — вам сие будет в пищу. И стало так.
И увидел Морган: всё, что Он создал, хорошо весьма (all correct). И был вечер, и было утро: день шестой.
(окончание не найдено)
2005
Теперь я вижу, что был прав в своих заблуждениях.
Великий Нгуен
Умру не забуду очаровательное обвинение, предъявленное заочно супругам Лукиным в те доисторические времена, когда публикация нашей повестушки в областной молодёжной газете была после первых двух выпусков остановлена распоряжением обкома КПСС. «А в чём дело? — с недоумением спросили у распорядившейся тётеньки. — Фантастика же…» «Так это они говорят, что фантастика! — и праведном гневе отвечала та. — А на самом деле?!»
Помнится, когда нам передали этот разговор, мы долго и нервно смеялись. Много чего с тех пор утекло, нет уже Любови Лукиной, второе тысячелетие сменилось третьим, а обвинение живёхонько. «Прости, конечно, — говорит мне собрат по клавиатуре, — но никакой ты к чёрту не фантаст». «А кто же я?» — спрашиваю заинтригованно. Собрат кривится и издаёт бессмысленное звукосочетание «мейнстрим».
Почему бессмысленное? Потому что в действительности никакого мейнстрима нет. По моим наблюдениям, он существует лишь в воспалённом воображении узников фантлага и означает всё располагающееся вне жилой зоны. Можно, правда, возразить, что и окружающая нас реальность не более чем плод коллективного сочинительства, но об этом позже.
Не то чтобы я обиделся на собрата — скорее был озадачен, поскольку вспомнилось, как волгоградские прозаики (сплошь реалисты), утешить, наверное, желая, не раз сообщали вполголоса, интимно приобняв за плечи: «Ну мы-то понимаем, что никакой ты на самом деле не фантаст».
— А кто?
Один, помнится, напряг извилины и после долгой внутренней борьбы неуверенно выдавил:
— Сказочник…
Услышав такое, я ошалел настолько, что даже не засмеялся.
Впрочем, моего собеседника следует понять: термин «мистический реализм» (он же «новый реализм») используется пока одними литературоведами, да и то не всеми, а слово «фантастика» в приличном обществе опять перешло в разряд нецензурных. Недаром же, чуя, чем пахнет, лет десять назад несколько мастеров нашего цеха предприняли попытку отмежеваться, назвавшись турборсалистами.
Тоже красиво…
Так вот о мистическом реализме. Если в Америке и Англии, по словам критиков, сайенс-фикшн и фэнтези традиционно донашивают лохмотья «серьёзной» литературы, то у нас всё обстоит наоборот: нынешние модные писатели — зачастую результат утечки мозгов, так сказать, эмигранты жанра. А то и вовсе откровенные компилляторы, беззастенчиво обдирающие нас грешных, выкраивая из обдирок собственные эпохальные произведения.
Что ж, бог в помощь. Хотелось бы только знать, чем в таком случае этот таинственный мистреализм принципиально отличается от фантастики? Кроме бренда, конечно.
Задав подобный вопрос литературоведу, вы сможете насладиться стремительной сменой цвета лица и забвением слова «дискурс» (вообще, когда авторитет теряется до такой степени, что забывает феню и переходит на общепринятый язык, знайте, вы угодили в точку).
— Да как вообще можно сравнивать Булгакова и…
Если же вы будете упорны в своей бестактности, учёный муж (жена) нервно объяснит, что мистическим реализм — это когда талантливо, а фантастика — это когда бездарно.
Такое ощущение, что господа филологи добросовестно прогуляли курс лекций по введению в литературоведение. Классификацией, напоминаю, занимается теория литературы, а качество того или иного произведения оценивает критика.
Впрочем, попытки подойти к проблеме с позиций теории, как выяснилось, также приводят к результатам вполне умопомрачительным. Так мне рассказали недавно, что московские литературоведы, с лёгкостью вычленив отличительные (типологические) признаки детектива и любовного романа, споткнулись на фантастике. Не нашлось у неё ярко выраженных отличительных признаков. И знаете, какое из этого проистекает заключение? Фантастики нет. Нету нас. Нетути.
Встречу в следующий раз собрата по клавиатуре — непременно покажу ему язык.
Год этак семидесятый. Лекция. Преподаватель пластает романтизм. Представители данного направления, сообщает он, отвергали обыденность, видя выход в иной реальности, в иных временах. Мрачные реакционные романтики идеализировали прошлое, уходили в мистику. Прогрессивные верили в будущее. Был, правда, автор, стоящий особняком, его трудно отнести и к тем, и к другим. Эрнст Теодор Амадей Гофман. Явный романтик, но для реакционного слишком светел, а с другой стороны, и от грядущего ничего доброго не ждал. Герой его обретает счастье в Атлантиде (не исключено, что сходит с ума).
