Книга Содом и Гоморра. Города окрестности сей - Кормак Маккарти

Закончив, он постоял, наблюдая за нею. Спросил ее, — может, она что-нибудь скажет. Она покачала головой.

– ¿Nada?[251]— сказал он.

— No, — сказала она. — Nada.[252]

– ¿Qué crees que eres?[253]

— Nada[254].

— Nada. Sí. ¿Pero piensas que has triado una dispensa especial a esta casa? ¿Que Dios te ha escogido?[255]

— Nunca creí tal cosa[256].

Он повернулся, постоял, глядя в маленькое зарешеченное окошко. Из которого открывался вид на окраины города — туда, где дороги, из него исходящие, теряются и умирают в пустыне среди песчаных наносов и помоек, где город по всему горизонту окружен белыми границами, день-деньской курящимися дымом мусорных костров, будто это стоят у его порога орды вандалов, явившихся из непостижимой дали. Заговорил не поворачиваясь. Сказал, что в этом доме ее избаловали. Ослепленные ее юностью. Что ее болезнь — это всего лишь болезнь, и только дура может верить в бабские предрассудки, распространенные у женщин в этом доме. Сказал, что она даже и вдвойне дура, если доверяет им, потому что они не моргнув глазом станут есть ее плоть, если вобьют себе в голову, что этим защитятся от болезни, или приворотят любимого и желанного, или смогут очистить свои души в глазах кровавого и варварского бога, которому они молятся. Он сказал, что ее болезнь — это всего лишь болезнь, что и будет доказано, когда эта болезнь в конце концов убьет ее, а это произойдет скоро и непременно.

Он повернулся, посмотрел на нее изучающе. На поникшие плечи, на то, как они тихонько движутся в такт ее дыханию. На бьющуюся жилку у нее на шее. Когда она подняла взгляд и увидела его лицо, она поняла, что он видит ее насквозь. Читает в ее сердце — что правда, а что нет. Он улыбнулся своей тонкогубой улыбкой.

— Твой любовник не знает, — сказал он. — Ты ведь не сказала ему.

– ¿Mande?[257]

— Tu amado no lo sabe[258].

— No, — прошептала она. — Él no lo sabe[259].

Небрежно выставив фигуры снова на доску, он развернул ее другой стороной.

— Могу дать вам еще шанс, — сказал он.

Мэк покачал головой. Вынув изо рта сигару, пустил над столом медленную струю дыма, потом взял чашку и допил из нее остатки кофе.

— Мне хватит, — сказал он.

— Как скажете, сэр. Вы интересно играли.

— Вот не подумал я, что ты пожертвуешь слоном.

— Так это же один из гамбитов Шенбергера.

— Что, много книжек по шахматам прочел?

— Нет, сэр. Не много. Но его читал.

— Ты как-то говорил мне, что играл в покер.

— Немножко. Да, сэр.

— Почему-то мне кажется, что не так уж немножко.

— Да нет, много-то я в покер не играл. Вот папа у меня был по части покера мастак. Он говаривал, что главная проблема с покером состоит в том, что, когда играешь, имеешь дело с двумя видами денег. Те, что выигрываешь, — труха, а те, что проигрываешь, заработаны потом и кровью.

— Он был хорошим игроком?

— Да, сэр. Одним из лучших, наверное. При этом меня он от карточной игры всячески остерегал. Говорил, что жизнь картежника — это вообще не жизнь.

— Зачем же он играл при таких взглядах?

— Это было почти единственное дело, в котором он был дока.

— Почти? А другое было какое?

— Он был ковбоем.

— И насколько я понимаю, очень хорошим.

— Да, сэр. Слышал я о некоторых, будто они в этом деле лучше его, и я уверен, что такие были, но живьем я таких не видывал.

— Он ведь был участником марша смерти{58}, не правда ли?

— Да, сэр.

— Там ведь много было ребят из этой части страны. Среди них были и мексиканцы.

— Да, сэр. Были.

Мэк затянулся сигарой и выпустил дым в сторону окна.

— А что Билли? Сменил гнев на милость? Или вы с ним все еще в ссоре?

— С Билли у нас все в порядке.

— Говорят, собирается быть у тебя шафером?

— Да, сэр.

Мэк кивнул.

— А с ее стороны вообще никого нет?

— Нет, сэр. На месте ее родных на венчании будет стоять Сокорро.

— Ну и ладно. Вот в костюм я не влезал уже три года. Надо будет примерку произвести, а то мало ли.

Джон-Грейди положил в коробку последние фигуры, поправил их, чтоб не торчали, и задвинул деревянную крышку.

— Не иначе как придется просить Сокорро их выпустить — штаны-то.

Сидят. Мэк курит.

— Ты ведь не католик, верно? — спросил он.

— Нет, сэр.

— Так что от меня никаких особых заявлений не потребуется?

— Нет, сэр.

— Значит, во вторник.

— Да, сэр. Семнадцатого февраля. Это будет последний день перед Великим постом. Или, может быть, предпоследний. После нельзя будет жениться до самой Пасхи.

— А ничего, что так впритык?

— Ничего, все будет нормально.

Мэк кивнул. Сунул сигару в зубы, встал и оттолкнул стул.