Книга Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец

Удивленный тем, как быстро его противник сдал позиции,Тухломон, морально приготовившийся к длительной осаде, мигая, почесалпереносицу. Мефодий с радостью ощутил, что прежде комиссионер лишь зондировалпочву, шантажировал, соображая, чем можно поживиться, и сам еще толком не знал,что потребовать. Теперь же в его водянистых глазках загорелась неприкрытаяжадность. Тухломон определенно опасался продешевить.

– Э-мю-э-э… Я много чего хочу! Так вот просто, за здоровоживешь не отдам! Бумажка мне, чай, не даром досталась! – промямлил он, потираяладони. – Во-первых, стало быть, я хочу твой эй…

– Стоп! – перебил его Мефодий. – Никаких «эй» я тебе не дам,само собой. Я предлагаю свою цену! Что ты скажешь о перстне Фаруха, которыйвызывает джиннов? Тому, у кого этот перстень, раз в десять лет повинуютсятридцать тысяч духов. Тридцать тысяч!

Комиссионер недоверчиво уставился на Мефодия. Дело в том,что тот описывал теперь любимый перстень Арея, с которым Арею, вне всякогосомнения, не очень хотелось расставаться. Буслаев только руками развел: мол,что тут поделаешь, прижал так прижал.

Тухломон задумчиво пожевал губами.

– Это заманчиво, но я, право, не знаю, – сказал он, ломаясьточно красна девица. – Позвольте-с сперва взглянуть на перстенечек. Уж больнонеожиданно.

Мефодий зорко оценил расстояние. Тухломон маячил у дверикабинета. Нет, пока не достать.

– Отчего же не взглянуть? Взглянуть – это можно. – Он открылверхний ящик стола Арея и поманил Тухломона к себе.

Когда комиссионер, от жадности утратив бдительность,наклонился к нему, Мефодий перехватил футляр с мечом и, не имея времени достатьмеч из футляра, футляром двинул Тухломона по затылку. Артефакт есть артефакт.Комиссионер тонко завизжал, как поросенок. Мефодий вырвал у него из рук розовыйлист и, разорвав его на мелкие клочки, сжег над свечой.

Тухломон с воплем бросился животом на стол, пытаясьзавладеть хотя бы пеплом, но не успел. Открыв футляр, Буслаев схватил с бархатамеч.

– А теперь вон! Ну! – страшно крикнул он, едва узнавая свойголос.

Меч нетерпеливо рванулся в его руке. Еще мгновение, и онразрубил бы пластилинового человека на две неравных части. Пискнув, Тухломонвыскочил за дверь и, спотыкаясь, кинулся бежать. Мефодий понял, что на этот разполе боя осталось за ним.

Бывший меч Древнира, давно ставший мечом мрака, дрожал ибился у него в руке. По тусклому лезвию пробегала рябь. Зазубрины нехорошоскалились. Меч злился на Буслаева за то, что ему не удалось разрубитьТухломона.

– Утихни, дружок! Тебе бы не понравилось! Крови нет, ничегонет, пластилин один! – сказал Мефодий и торопливо вернул меч в футляр, пока тотсгоряча не сделал ему харакири. От своенравного артефакта этого вполне можнобыло ожидать.

* * *

Вскоре, как Арей и предупреждал, прихромала Мамзелькина сбезразмерным провисшим рюкзаком на спине. Если бы не зачехленная коса, можнобыло бы подумать, что она собирает пивные бутылки в скверах. Не найдя Арея иУлиту, Мамзелькина обиделась и загрустила, однако бочонок с медовухойобнаружился на обычном месте, и Аида Плаховна заметно утешилась. Позванивающаякоса стала в угол.

– Ну что, брат Мефа? Сердечко-то дрыг-дрыг? Эйдос-токрылышками цвиг-цвиг?.. – пошутила она, зачерпывая медовуху чашей. – Подсядь комне, поболтаем. Не боись, болезный, четыре, четыре, я на перерыве…

Буслаев осторожно опустился на диван рядом со старухой. Наногах у Мамзелькиной были обычные разношенные кроссовки белого цвета. Одиншнурок был короче и потому, вероятно, зашнурован через дырку. Почему-то этабытовая, очень заурядная деталь особенно поразила и напугала Мефодия. Ему прощебыло бы, если бы вместо кроссовок он видел кости.

– Как выглядит приемная Лигула в Тартаре? Ты там бывала? –спросил он, отвлекая себя от нехороших мыслей.

– И, милбй, где я только не бывала! Откуда только народец некашивала! – ухмыльнулась Аида Плаховна. – Уж и не знаю, можно ли ее приемной-тоназвать? Это такой узкий длинный коридор, весь заставленный старыми пустымистульями и с одной-единственной комнатой в конце.

– Комнатой с пауками? – рассеянно спросил Мефодий.

– С чем, с чем? – цепко переспросила Мамзелькина.

Буслаев встревожился. У него возникло ощущение, что онсейчас произнес какое-то опасное для него слово.

– Ну это из Достоевского. Свидригайлов опасался, что вместовечности будет тесная комната с пауками, – поспешно объяснил он.

– Ишь ты! И сами вумные, и книги вумные читаем! Сам надумалчитать али подучил кто? – умилилась Аида Плаховна.

– Сам.

– Врешь! – сказала Мамзелькина, грозя ему костлявым пальцем.– Ой, врешь, лбдушка! Брешешь, как сивый мерин!

– Ну вру, вру. Одна знакомая дала, – неохотно призналМефодий. Обманывать старуху было бесполезно.

– Что за знакомая? Неужто Даф? – ласково спросила АидаПлаховна.

Мефодий ощутил тревогу. Старуха явно знала гораздо больше,чем можно было предположить.

– А хоть бы и она, – с вызовом сказал он.

В пустых глазницах Мамзелькиной полыхнуло задумчивое пламя.

– Почто грубишь бабуле? Разве бабуля тебе зла желает? –произнесла она с укоризной и одновременно словно с намеком. – Всю ночь косила,бедная, рук не покладала.

– И что, много накосила? – пугаясь собственной наглости,спросил Буслаев.

Ему важно было увести мысли старушки от Даф. Аида Плаховнадвусмысленно зарумянилась и хлебнула медовушки.

– Ну много, не много – как считать… Был и интересный одинлопухоид. Крупная довольно-таки фигурка средней мелкости! Фонды открывал, ересисеял, всевозможные «измы» поощрял. В людях простодушных сомнение зарождал,жалил исподтишка. Подгнаивал, так сказать, яблочко с серединки. Отнесла ясегодня его в Тартар, горемычного. Уж он и убивался! Несу его, а он всетвердит, что меня нету, и Тартара нету, и, почитай, ничего нету. «Я будужаловаться! Не имеете права! Нет никакого Тартара!» – кричит. Потом уж поверил,конечно, горемыка, когда Цербера увидел… Даже не увидел еще, где ему, а лайтолько издали услышал.

– За что это его так?

– Я ж говорю. За умничанье и за «измы»! Особливо за атеизм,– ехидно сказала Аида Плаховна.

– А за атеизм-то за что? Разве он вам не выгоден?