Книга Самая легкая лодка в мире - Юрий Коваль

– Стойте! – крикнул кум. – Я слезу!

Кума отпустила нас, и капитан, взволнованный победой, плюхнулся за стол.

Кум слезать, однако, не торопился, и волей-неволей завороженно глядели мы, когда же, черт возьми, откроется занавеска.

Наконец дрогнул голубенький ситец, и появилась кумова голова, которая оказалась в зимней солдатской шапке, шнурками завязанной на подбородке. Под шапкою накручена была розовая тряпка, из которой, как булыжник, выпирала вбок укушенная щека. Стараясь не смотреть на щеку, мы пожали куму руку, кума нацедила всем чаю.

Мы обрадовались было, что Кузя с нами, но быстро поняли, что радость преждевременная. Рот кумов был намертво замотан тряпкой, так что чаепитие не могло состояться.

Тут все стали уговаривать кума, чтоб он ослабил узел. После долгих запирательств и мотаний головой Кузя ослабил путы, выпустил из тряпки свежерыжие усы и глотнул чаю. Все облегченно вздохнули.

– Вы рыбник-то любите есть? – спросил кум, поворачиваясь к нам неукушенной щекой.

– Любим, – радостно отозвались мы с капитаном.

– А чай пить?

– Очень любим, – ответил капитан, – Мы из Москвы, а там все чай пить любят.

– Я в Москве-то бывал, – похвастался кум. – Чай в Москве пивал.

Я подвинул к себе рыбник и ласково отодрал его верхнюю корку. Пар лучной и рыбный, который прежде чуть пробивался сквозь крышку, теперь хлынул в комнату. Огромный карась с головою и хвостом лежал под коркою абсолютно запеченный.

Отломив от крышки кусок, я ухватился за карасевую голову. Капитан взъерошил бороду и вцепился в карася с другой стороны.

Широко открывши глаза, глядели кум и кума, как мы взламываем рыбью голову, как сыплются на стол обсосанные бронзовые щеки, хрустальные втулочки, винтики, костяные трапеции, из которых построена карасевая голова.

– А вы в Вологде-то пивали чай? – спросил кум.

– А как же! – мычал капитан. – Пивали.

– А в Архангельском?

– Пивали.

– И я тоже! – крикнул кум и весело ударил ладонью об стол. – Значит, мы теперь как родные! А вот я интересуюсь, вы в Харькове пивали чай?

– Нет, не пивали, – признался капитан.

Кум засмеялся потихоньку.

– А я и в Харькове пивал, – радостно сообщил он. – Да вы не поверите, если скажу, где еще чай пивал.

– Где же?

– В Хабаровске! Вот где! Уж там мало кто чай пивал!

– Это редким человеком надо быть, чтобы в Хабаровске чай пивать, – сказал капитан подхалимским голосом.

– Вот я и есть такой человек! – счастливо засмеялся кум.

– Кузьма Макарыч, – сказал я, – а вы с Папашкой, случаем, не пивали чай?

– Что ты, батюшка! Какой чай с Папашкой? Что ты говоришь?

Кум, показалось мне, немного напугался. И кума, прикрывши рот кончиком платка, выглянула в окно. Мой неловкий вопрос заглушил беседу, и некоторое время все молча пили чай.

– Извиняюсь, Кузьма Макарыч, – сказал капитан, – а вы знаете про Папашку?

– Что ты, что ты, батюшка. И слушать не хочу. На кой он мне?

– Странно, – сказал капитан, – живете рядом с Илистым озером, а Папашку не знаете. Вы что ж, на озеро не ходите?

– Ходить-то ходим, – стеснительно ответил кум, – да к воде не подходим.

Глава XXIИлистое озеро

«Одуванчик» наш спокойно и быстро плыл по Кондратке, и снова по берегам взлетали кулики, выдры или ондатры шевелились в тростниках, над которыми вставало солнце.

Переночевав у кума на сеновале, с восходом отправились мы дальше и рассчитывали чай утренний пить на берегах Илистого озера.

А восход был необыкновенный, невероятный какой-то восход. И багровый туман, и бледное солнце, и по-ночному еще темные воды, и елки остроголовые – все это смешивалось перед нами и вокруг нас и лежало слоями, и не понять, в каком слою был «Одуванчик» – то уходил он с поверхности реки в туманные струи, то плыл прямо по еловым верхушкам.

И долго так плыли мы, и, если бы пришлось плыть обратно, я никогда бы в жизни не узнал этих берегов – никаких примет, кроме елок, тумана да солнца, выходящего к нам то справа, то слева.

Наконец туман немного развеялся, речка вдруг сузилась, вдруг расширилась, снова сузилась, и тут открылось Илистое озеро.

Оно лежало среди лесов, и с одного его берега возвышался голый холм, а на другом желтело моховое болото, заросшее мелким сосняком.

Посреди озера подымался из воды маленький, длиною в пять шагов, островок. Он зарос травою, среди которой виднелись и белые цветы. Издали показалось, что это таволга.

– Подплывем к острову? – спросил капитан. – Или туда… на берег.

– Давай к острову, – сказал я, – а на берег потом.

Дружно и как-то особенно сильно и старательно мы ударили веслами, и в тот же миг лодка ткнулась носом во что-то твердое. Послышался странный звук, который я бы назвал «чпок», и сквозь оболочку лодки выскочил между бамбучин короткий и черный, острый и злой клык. И сразу же фонтаном брызнула в лодку вода.

Будто подброшенный, вылетел из лодки в небо капитан-фотограф. Каким-то неловким колесом в болотных сапогах и с крыльями он ухнул боком в черную воду.

Я вскочил, упал на колени, схватился за клык, сжал вокруг него оболочку. Фонтан угас, но вода струилась между пальцев.

Вцепившись рукой в борт, вынырнул капитан-фотограф. Лицо его было торфяным.

– Это сучок! – бормотал он, отплевываясь. – Держи воду, держи! Сейчас я выдерну сучок.

Я и так изо всех сил «держал воду», но удержать никак не мог. Она хлестала между пальцев.

– Там, в рюкзаке, пластырь! – кричал капитан. – Я выдерну сучок, а ты ищи пластырь.

Одной рукой сдерживая воду, я шарил по рюкзаку, но вместо пластыря попадались мне малосольные огурцы, которые дал нам на дорогу кум. Капитан выдернул сучок, и вода хлынула в лодку изо всех сил.

– Пластырь, скорее пластырь, – булькал и хрипел капитан. Он зажимал снизу дырку ладонью.

Пластырь нашелся наконец, но пластины его слиплись между собой, и, пока я отдирал их, вода все прибывала. Отодрав одну пластину, я отдал ее капитану, и он как-то подвел ее к дырке, налепил.

Я лепил пластырь сверху, изнутри лодки. В воде пластырь налепился плохо, но все-таки кое-как прицеплялся к мокрой ткани. Течь понемногу прекратилась.

За какие-то две минуты в «Одуванчик» набралось столько воды, что я уже промок по пояс. Выхватив из рюкзака котелок, я стремительно стал отчерпываться.

– Давай к берегу! – кричал капитан, плавая вокруг лодки.

Пристроившись к корме, он сильно толкнул «Одуванчик» к берегу. Я хватался то за весло, то за котелок, берег приближался, а воды в лодке не убавлялось, она сочилась сквозь криво налепленный пластырь. Коряга, на которую мы напоролись, плыла отчего-то за нами. Полузатонувшая, она была сплошной скользкой гнилью и трухой, только лишь один острый и крепкий сучок сохранился в ее старом теле.