Книга Голод - Алма Катсу

Тут ей пришлось сделать паузу: все, что она уже поняла, стало яснее прежнего, всей тяжестью ухнуло куда-то в живот, голос ее сделался еле слышен.

– Всех нас ждет смерть. После всего… всего, что мы пережили. После того, как заехали в такую даль. И вот теперь они вознамерились добраться до нас.

Трясло Тамсен так, что ей чудом удалось устоять на ногах.

– Чудовищ на свете нет.

Однако Джейкоб поднял к плечу ружье. Глаза его заслезились от густого дыма костров, но брат Джорджа даже не дрогнул.

– Ступай, поднимай мужчин, – велел он. – Надо волов привести ближе к лагерю, а то мало ли что. Скажи им: путь ружья прихватят.

Выходит, в глубине души он ей верит?

– Джейкоб, волы не стоят того, чтоб из-за них умирать. Оставьте им скот.

«Может, они этим и удовольствуются», – едва не добавила она, но вовремя прикусила язык.

– Без волов нам фургоны отсюда не вытащить, даже когда снег на убыль пойдет.

На Тамсен Джейкоб даже не взглянул. Говоря, он не сводил глаз с силуэтов за пеленой дыма. Да, он тоже видел их, видел неутолимый звериный голод в каждом их движении. Тени деревьев в отсветах пламени так себя не ведут.

– Потеряем волов – никуда нам отсюда не деться, – добавил он.

Однако Тамсен чувствовала: Джейкоб прекрасно все понимает без ее объяснений.

Им отсюда уже никуда не деться.

Глава тридцать вторая

Мэри обвела взглядом укрытую снегом избушку и наскоро сооруженные шалаши, теснившиеся неподалеку, будто полурастаявшие кубики сахара. Как привлекательно, маняще все это выглядело… если не знать, что к чему. На поверку же это место оказалось для них чем-то сродни чистилищу.

Первым заброшенную избушку заметил Уильям Эдди, и с тех пор прошло уже около недели. На первый взгляд бревенчатый домик под соснами, среди безлюдной глуши, несомненно, построенный кем-то из поселенцев прежних времен, искавших путь через горы, действительно мог показаться иллюзией, миражом.

К тому времени с неба начали падать первые хлопья снега. Детишки, несмотря на усталость, резвились вокруг, ловя языками снежинки.

Все, кроме Доннеров, успешно спустились в котловину, миновав черное, точно тушь, озеро, окруженное россыпями валунов. Вокруг было темно и тихо, как в склепе.

– Здесь ночь и переночуем, – сказал тогда Патрик Брин, однако с тех пор минул уже не один день. Доннеры только-только остались позади, а Патрик Брин уже примерял на себя роль капитана.

Эдди поволокли скромные пожитки в жилище Брина, но Брин выставил их за порог.

– У меня детей больше, а стало быть, нам крыша нужнее, – заявил он.

Тем временем вторую избушку застолбили за собой Мерфи. Кровля ее просела, провалилась внутрь, однако Мерфи подняли ее, подперли и по возможности подлатали, чтобы укрыться от непогоды. Жилища Бринов от их избушки было не видно, и это устраивало всех как нельзя лучше: ополчившиеся друг на друга, Брины с Мерфи уже неделю даже не разговаривали.

Остальным пришлось искать убежище где придется. Грейвсы с Эдди устроились в шатре, растянутом под огромной сосной, и пригласили к себе Маргарет Рид с детьми. Что же до Чарльза Стэнтона, он жил отдельно от всех, разбив шатер у самого края прогалины, обращенного к темной глади горного озера.

Костры по возможности укрыли от снега, разложив их поблизости от избушки и шалашей, и собрались у огня, погреть руки. С тех самых пор снегопад не прекращался. Мало-помалу всех охватило тревожное нетерпение.

Признание Чарльза Стэнтона тоже легло на сердце нелегким грузом. Да, Мэри страстно верила в то, что любит его, но это место казалось слишком неподходящим, не благоприятствующим любви – как тут открыться ему? Для этого еще будет, непременно будет шанс позже. Когда они доберутся до Калифорнии. Или, по крайней мере, когда перевал очистится и они, миновав вон те горы, окажутся на ближайшем ранчо. Путь не так уж далек, а любовь – все равно что прощение, терпелива и глубока. Любовь подождет ее там, на той стороне.

– Завтра попробуем отыскать путь через горы, – сказал Брин, когда все собрались у костра.

Но то же самое он говорил день за днем, каждый вечер, и если буря вскоре не уймется… Что с ними будет тогда, Мэри себе даже не представляла.

Между тем Брин кивнул в сторону горных пиков, прекрасно различимых отсюда еще пару дней назад, но теперь совершенно невидимых. Уж не бредит ли он? Таких густых, обильных снегопадов Мэри за всю жизнь в Иллинойсе не видела еще никогда.

– До утра все постарайтесь как следует выспаться, – напомнил Брин.

Но поутру обнаружилось, что одна из коров обезумела. Поначалу Мэри решила, будто ее страдальческий рев – просто эхо снежной лавины, съехавшей в озеро.

Скотина мычала каждое утро, ревела от голода, требуя зерна, но зерна взять было негде. Держали коров в неровном кольце из уцелевших фургонов, и откопанную из-под снега траву коровы объели дочиста. Есть им сделалось нечего. Изголодавшиеся животные то и дело толкали фургоны в надежде сбежать.

Но вскоре Мэри увидела, в чем дело: на боку одной из коров зияли глубокие открытые раны, будто ночью на нее напала стая волков, однако корова каким-то неведомым образом сумела отбиться. Глаза ее налились кровью, с нижней губы хлопьями свисала пена. Увидев приближающихся людей, корова угрожающе склонила лобастую голову, фыркнула, принялась рыть снег копытом.

– Чего ж добру зря пропадать, – сказал Уильям Эдди и, не откладывая дела в долгий ящик, всадил корове пулю меж глаз.

– Проклятье, Эдди, – ругнулся Патрик Брин, – корова-то моя!

Прочий скот, глухо мыча, подался в стороны. Элеонора Эдди тоненько заскулила.

Корову разделали, разложили большие костры, но Мэри, наряду с многими другими, к угощению даже не притронулась. Увидев, как корова закатывала под лоб глаза, услышав ее безумный рев, она сразу же вспомнила истории о псах и енотах, заражавших укушенных бешенством. Правда, о пораженных бешенством коровах она не слышала никогда, но на авось полагаться не собиралась. Съестных припасов у них еще хватало, и от коровьего мяса она отказалась наотрез.

Но многие – слишком многие – успели изрядно изголодаться. Их-то, готовых забыть об осторожности ради свежего мяса, аромат жарящейся говядины и привлек в тот вечер к кострам.

За ужином у огня не рассказывали занятных историй, не смеялись, не пели, не пускали по кругу бутылок виски, как в самом начале пути. Запасы веселья и виски иссякли давным-давно. Теперь от костров доносилось лишь дружное чавканье, причмокивание да треск мяса, отдираемого зубами от кости.

Густой, частый снег окутал весь мир вокруг лагеря плотной вуалью, заглушив плач озябших младенцев.

Глава тридцать третья

Бледно-серый рассвет оставлял на губах вкус остывшего пепла.