Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

И еще одно — одиночество. Лежала на всем печать отшельника, каким он и был, судя по рассказам. Семьи не было, девушки не было, друзей тоже. Один Юрген умудрился попасть в круг тех, с кем Герман мог общаться, и за последнее время даже стал считать другом. «Круг» — громко сказано, там больше и никого. А если он — одиночка, то почему не попал под перемены и не исчез вместе с четверкой пограничников? Этот итог — единственно верный в его жизни, и никаких переломных моментов в прошлом не случалось?

— Разглядываешь? Какой есть дом, такой есть…

— Побывал бы в моей комнатке в общаге, решил бы, что близнецы. Меньше месяца назад я пила пустой кипяток, грела о чашку руки, как сейчас, и пряталась ото всех на свете. Беру свое пальто в свидетели, посмотри — оно не даст соврать.

— Так это его так жизнь потрепала? А я думал, что под мостом ползала, доведя одежку до плачевного состояния… Ха-ха. Да не, Ирис, я не обижаюсь, что ты так вокруг пялишься, не в упрек. Ты не из тех, кто ткнет мордой в убожество, я знаю. Это мой загон — не привык, что в доме гости, нервничаю. Если по стенам и потолку забегаю, не пугайся, это я пятый угол искать начну. Кукуха у меня такая после травмы.

— Так давай я в подъезде подожду?

— С ума сошла? Сиди.

И мы сидели. Герман попросил посмотреть мой анимофон и даже пытался что-то с ним сделать. Вскрыл, покопался, вынес вердикт, что лучше купить новый, чем менять экран и звуковую плату у этого. Брать сразу в корпусом попрочнее.

Я пила свой кофе, смотрела на него, и не могла не радоваться от чувства причастности и дружбы. Не знала глубоко его жизни, но он уже один из моих якорей, с кем есть взаимная связь. Мне хотелось, чтобы и парень знал — он не один. Юрген ему не просто сослуживец, а друг. И я друг, и Катарина тоже станет другом. И все будет хорошо, мы нашлись, мы уже сцепились судьбой!

«И мы вытащим тебя из этого оврага…».

— Герман?

— Да.

— Есть что-то, чтобы ты назвал особенностью своих вызовов?

Он поднял на меня глаза, в которых мелькнуло странное. Словно я знала о какой-то беде или боли, и все же нагло спросила о ней в лоб, и этот вопрос ковырнул душевную рану. Во взгляде был упрек «зачем ты так?». Но упрек мелькнул и исчез — Герман все же понимал, что я ни о чем знать не могу и вопрос прозвучал без умысла.

— Есть. Так это для тебя Юрген пытался выяснить о моих вызовах? На последнем дежурстве подступался к теме, а прямо не говорил. Я иногда угораю с его тактичности. Плюшевый, как подушка.

Да, Катарина тоже обо мне лестно не отзывалась…

— Мне можешь сказать?

— Тебе — могу. Меня кидает только на самоубийц.

Окно на кухне было плотно завешено, и света от подъезжающей машины не заметили. Вскинулись уже на вызов анимо, а не дверной звонок. В квартиру к Герману, подозреваю, никаких домофонов и не проведено. Он не стал отвечать, сразу побежал вниз, на первый, и открыл.

Знал, что целая, но все равно, Юрген, прежде объятий, тронул за локти, за плечи, за шею, а потом уже прижал к себе. Я охнула. Ушибы-то были, боками по камешкам немного прокатилась. Пальто и свитер смягчили, но чуть-чуть аукнулось. Он меня тут же отпустил:

— Больно?

— Нет, поскрипывает. Кувыркнулась в овраг, как из будки вылетела. Больше перепачкалась, чем шишек набила. Юрка, прости, что так получилось — промахнулась с концентрацией и вот, немного снесло во времени и увезло по пространству.

— Главное, что в итоге все хорошо.

— Ребят, я тут с вами двумя уже не помещусь. Квартира по швам разойдется. Забирай свою принцессу и езжайте домой. Три ночи, четвертый пошел. Я спать, вы спать, таксисту смену заканчивать.

Юрка пожал Герману руку, и смог смолчать. На что тот обрадованно заулыбался:

— Золотой человек, все понимаешь. Молодцы, оба рот на замок и валите уже к чертовой бабушке!

По дороге обратно, все сорок минут пути на заднем сиденье такси, мы с Юргеном не разговаривали. Не к месту как-то. Он меня обнимал одной рукой, я полулежала на плече и чувствовала, как тот прижимается иногда щекой к виску и потом украдкой целует в волосы. Все, бедолаге, попадают моменты, когда голова грязная, а он все равно проявляет свои чувства, не брезгуя тем, что я пахну листвой и сыростью. Приеду, залезу в ванну, отогреюсь и вымоюсь. И если не вырубит нас обоих, расскажу Юргену все, что смогу рассказать. Умножив секреты. Мне нельзя говорить про Нику, нельзя говорить о фамилии Шелест, и теперь нельзя сказать ни ему, ни друзьям, — мы наследники.

Катарина чувствует пространства и у нее есть зависимость — тяжесть вызова с заброшенностью хода. Герман оттаскивает людей от смерти, буквально удерживая на грани. Юрка — возвращает к жизни людей, которые не физически, а душой собирались себя похоронить.

И меня вернул. Не на вызове, не на грани, а сам собой — стремительно, отчаянно и любя.

Сжала его ладонь, прижалась еще теснее. Мне хотелось, чтобы он взаимно чувствовал — как мне нужен.

Мелочи жизни

Прошлые два дня у Юргена были отгулы среди недели, — долг за летние переработки. А сегодня уже рабочий и смена с утра. Вся ночь прошла без сна, — он меня осматривал, спрашивал — где вдруг что резко колет или тупая боль есть, помог с чисткой одежды, пока я принимала ванну, когда было пять утра — взялся готовить еду. Несостоявшийся ужин из овощей, мяса и риса. Я уговаривала и за руку тащила в постель: «Юрка, поспи, хоть пару часов поспи», но он отнекивался и уперто говорил: «Не засну! У меня воспаление мозга, я дерганый, буйный и слишком счастливый».

Так и просидели до шести. За кухонной стойкой, потом в одном кресле, и я коротко пересказала встречу с наследником. Что однажды он шагнул и не вернулся, там застрял, но не хочет пока уходить. И что будут еще перемены.

Юрген, как собрался на работу, так завернул с собой бутербродов, а термос не взял — мне оставил, чтобы у меня всегда было с собой горячее питье, если вдруг опять вынесет куда-то за пределы цивилизации. Достал из коробки с документами пластиковую карточку — доступ к счету как раз на случай поломок анимофона и невозможностью воспользоваться привычным сервисом оплаты:

— Займись. Выбери из последних моделей — они и крепче, и заряд держится долго, и с сетью работают быстрее. Анимо возьмешь, не тяни с обувью, найди и купи, что нравится. Если на берцы согласна, то езжай на Волонтерскую двадцать два, там самый большой магазин в городе. — Поцеловал меня уже с порога. — Ложись и выспись сама. Я побежал.

— Хорошо. Люблю тебя.

На лице Юргена читалась усталость. Безумные получились отгулы — по событиям и по чувствам, и отдохнуть не удалось. Изможденный, но весь взбудораженный, он аж зарычал мне в ухо, когда торопливо и счастливо поцеловал и в щеку, и в шею:

— И я тебя! Ложись спать, мотылек.