Книга Зайка - Мона Авад

Его звериная тень взбирается по стене. Рогатая, мохнатая, клыкастая. Тени Любимых тоже были рогатыми? Не помню такого. Как Ава этого не замечает? Но она и правда не замечает. Совсем. Она смотрит на него с другого конца стола, подпирая голову кружевным кулачком. Сигарета обратилась в пепел между ее пальцев. Она так очарована, словно он Жак Брель[61] или, может, Люкс Интериор, готовый спеть ее любимую песню про Амстердам или про наркотики. Верит ему, когда он говорит ей, что тоже мечтает сравнять Уоррен с землей. Он тоже питает слабость к The Cramps, Скотту Уолкеру[62] и французской музыке шестидесятых, а также партитурам Генри Манчини[63]. О, и еще он просто обожает танцевать. Особенно танго.

Я захлебываюсь чувством вины за все происходящее. Меня душит морально-этический аспект. Нельзя же просто сидеть и наблюдать за тем, как твоя подружка влюбляется в мужезверя, которого породила твоя же фантазия, и ничего не говорить. Просто нельзя. Вот так сидеть и молчать? Это неправильно. Неправильно в стольких смыслах. Я должна ей что-то сказать. Я должна…

– …выпить еще вина, Саманта?

– Да, пожалуйста.

Он пытается меня напоить, это очевидно. Я наблюдаю за тем, как он подливает нам вина. Снова, снова и снова. Улыбается мне. Он такой воспитанный и обходительный. Может, он все-таки и не мой. Может, я все же ошиблась? Ведь кролики не едят других кроликов. Даже вина не пьют. У кроликов нет дымки в глазах, а в лицах нет этих острых волчьих черт. Да нет, он не может быть моим. Но блеск в его глазах говорит об обратном. И эта кривая ухмылка. Он знает, как знает и то, почему всякий раз, когда я смотрю на него, я вынуждена отводить взгляд. Потому что смотреть на него – это все равно что смотреть в черное зеркало, проваливаться в сон наяву.

Весь этот ужин с ним и с Авой напоминает бесконечное дежавю. Я точно знаю, в какой момент он наклонится к ней и заглянет ей в глаза пристальным мужским взглядом, от которого у меня всегда вспыхивают щеки. Или когда, наоборот, откинется на спинку стула и кивнет, соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Или когда он скажет: «Да», «Именно», «Я тоже», «О, и у меня так же!»

Телефон вибрирует у меня на коленях, как и весь день. Почему именно сейчас, после нескольких недель молчания? Чего они хотят?

«Зайка, тебя в последнее время совсем не видно в кампусе!»

«Пожалуйста, приходи к нам на коктейль».

«О нет, Зайка, ты все еще больна? Могу я принести тебе супчик? Или сок? Пиши в любое время!»

«Зайка, ну где ты там?»

«?»

– Что это за звук, это твой телефон, Саманта?

– Нет.

Я точно знаю, как долго он будет смеяться над шуткой, которую она только что рассказала, – ха-ха-ха, какая она забавная, – прежде чем скажет свою. Довольно тупую. Мне от нее неловко, потому что так, скорее всего, пошутила бы я сама. И Ава над такой шуткой ни за что не стала бы смеяться. Так что ты проиграл, дружок.

Но Ава смеется. Ха-ха-ха! Ты думаешь, что это смешно! Слышала, Саманта?

– Ага.

Я точно знаю, в какой момент его «топор» на шее блеснет в свете свечей с другого конца стола. Словно напоминание о том, что он может быть опасен. Что я должна сохранять бдительность. Что я…

– Не притронулась к кролику, – замечает он.

– Разве? – я смотрю на свою тарелку.

Он положил мне голову кролика, которую зажарил вместе с тушкой. Подарок от шефа. Я пристально смотрю в его невидящую пустую глазницу. Он словно молча упрекает меня: Саманта. Ты должна ей все рассказать.

– Земля вызывает Саманту, – повышает голос Ава. – Все в порядке?

– Что? Да. Все хорошо.

– Опять в своем мире?

– Да, – улыбаюсь я. – Именно так.

– Саманта писатель, – говорит она Максу.

Тот разглядывает меня поверх кроличьего бедрышка, которое только что с хрустом выдрал из тушки. Как будто он и сам не знает.

– Вот как? Ничего себе. И о чем же ты пишешь, Саманта?

Что меня пугает в нем больше всего – черты его лица постоянно меняются. Иногда в нем проступает уличный пожиратель огня из Эдинбурга. Иногда – парень в серебристой рубашке и с белыми шипастыми волосами из ночного клуба, ну тот, который целовался как бог.

– Хмурая?

А вот одинокий волк, которого я видела в детстве в зоопарке, куда ходила с Элис. Я смотрела на его жилистое поджарое тело, как он неподвижно сидит под согнутым ветром деревом, и думала, что он будет делать, если его выпустить на свободу? Всё, возбужденно ответила мне тогда Элис.

– Хму-урая?

А вот чешский таксист. Я очень боялась, что в какой-то момент он остановится и убьет меня. Я была так уверена в неминуемости своей смерти, что молилась всю дорогу до дома. А вот мой лучший друг детства, Брайан, с пшеничными волосами и мягким голосом, тихий и умный. Мама говорила, что он слишком взрослый для своих пяти лет и это очень странно. Он обещал мне, что, когда мы вырастем, обязательно поженимся. Мы даже сыграли игрушечную свадьбу, до того как разъехались. Я была одета в белый сарафанчик и бросила через плечо букет из травы и одуванчиков. Интересно, что произошло с Брайаном? Теперь от него остались лишь мои воспоминания, а точнее, солнечный свет, скользящий по его светлым волосам.

– Саманта!

– Прости, что?

– Макс задал тебе вопрос, – говорит Ава.

Я смотрю на Макса. Он держит бокал за ножку, и в его лице за тот миг, что я на него не смотрела, уже успели проступить какие-то новые черты. Как Ава этого не замечает? Теперь он терпеливый джентльмен, живой портрет идеального парня, которому искренне интересно, чем живут друзья его девушки.

– Я спросил, что ты пишешь? Истории о призраках? – предполагает он. – Мрачные романы?

Он криво ухмыляется.

Я говорю ему, что это трудно объяснить.

Он кивает. Ну конечно. Очень трудно, наверное.

Еще он говорит, что ему очень жаль, что мы не встретились раньше. Просто он был занят, Саманта. Ужасно занят. Буквально разрывался на части.