Книга Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года - Лидия Ивченко

Невозможно представить себе повседневную жизнь офицеров эпохи 1812 года без балов. Для наших героев балы были не только «местом для свиданья, иль для вручения письма», но для утверждения в общественном мнении. Можно сказать, что для офицера гвардии умение танцевать входило в число необходимых навыков. Так, блистательная придворная и военная карьера генерал-адъютанта А. И. Чернышева началась с того, что в 1801 году, во время коронационных торжеств в Москве, на одном из балов он с непринужденной грацией танцевал возле Александра I экосез, чем и привлек благосклонное внимание государя, пожаловавшего ловкого танцора в камер-пажи. Наконец, только уверенный в своих силах танцор мог отправиться «на ловлю счастья» способом, описанным в записках С. Г. Волконского: «Во время моего служебного флигель-адъютантства я увидел, как мелкими услугами царям можно сыскать их расположение. Александр Павлович на балах-маскарадах никогда не начинал, то есть не танцевал в первой паре польскую. Были из числа военной свиты , которые принимали, скажу даже, с боя брали этот пост и сторожили, с кем танцует Государь: если с Марьей Антоновной Нарышкиной, то польской нет конца, при маскарадах обойдут целый круг два раза; если с молоденькой и красивой дамой, то польская делалась продолжительна; но если Государь ведет какую-нибудь старуху, взятую им из приличия, то, если можно, польская продолжается полкруга залы и никогда более целого круга». «Польской» («польским») или полонезом обычно открывали бал, потом следовали вальс и мазурка, а потом уже — кадриль или котильон. В эпоху Наполеоновских войн на балах исполнялась «багратионова кадриль» — своеобразная дань уважения и восхищения подвигами героя; дамы являлись на балы в головных уборах «a la Bagration», по форме напоминавших каску, и в зелено-оранжевых платьях — цветов мундира князя Багратиона, шефа лейб-гвардии Егерского полка.

Автор книги «История русских балов» справедливо отмечает: «Да и всю Александровскую эпоху можно назвать "танцующей, паркетной". Танцы на балах вдруг стали не только развлечением, но и повинностью. Промах в танце мог помешать в карьере. Теперь и не понять, какой тяжелый удар был нанесен князю А. П. Гагарину объявлением в газете: "Не угодно ли князю Г-ну, потерявшему каданс на таком-то балу, за получением онаго явиться к танцмейстеру Йогелю?" А "потерять каданс" — это всего-навсего сбиться с такта». Действительно, танцы были воистину государственным делом, коль скоро сам государь мог через своего флигель-адъютанта сделать выговор за неприличное поведение незадачливому офицеру, слишком высоко подпрыгивающему в мазурке. Впрочем, государь был не менее взыскателен в отношении своей августейшей супруги, которая однажды, на его взгляд, слишком медленно кружилась в вальсе неподалеку от своего царственного супруга, мешая ему промчаться стремительным «глиссадом» со своей партнершей. «Нельзя ли побыстрее?» — раздраженно и довольно громко спросил государь у императрицы Елизаветы Алексеевны, которая громко ответила: «Нельзя ли повежливее?»

Признанным мастером вальса, который танцевали в те времена даже не на три, а на два такта, что придавало захваченным вихрем движения парам дополнительную скорость, был флигель-адъютант императора A. И. Чернышев. Его талант нашел применение и получил признание в самом Париже, где он вальсировал с Полиной Боргезе, любимой сестрой Наполеона. Супруга же генерала Ж. А. Жюно, герцогиня Лаура Д'Абрантес (впоследствии — жена писателя О. де Бальзака), с удовольствием вспоминала, как в молодые годы она «затанцовывалась» с этим блистательным русским военным до головокружения.

В мазурке же на балах, безусловно, первенствовал генерал Милорадович, «великолепный во всех своих деяниях». Денис Давыдов поведал о том, во что подчас обходилось прославленному военачальнику его неподражаемое мастерство: «Впоследствии, будучи С.-Петербургским генерал-губернатором, Милорадович, выделывая прыжки перед богатым зеркалом своего дома, приблизился к нему так, что разбил его ударом головы своей; это вынудило его носить довольно долго повязку на голове». Усилия «Роланда и Боярда русской армии» были не напрасны: тот, кто видел мазурку в исполнении Милорадовича — забывал во время этого зрелища обо всем. В доказательство приведем воспоминания B. И. Штейнгеля об одном из балов в Москве, где он присутствовал в качестве адъютанта московского генерал-губернатора графа А. П. Тормасова: «…Графиня Орлова дала бал. Она была убеждена, что Государь будет у нее ужинать, и некоторым уже объявила о том за тайну. Великолепно накрытый стол под померанцевыми деревьями свидетельствовал, что она верила этому особенному своему счастию, особенному потому, что Государь никогда нигде не ужинал. И в этот раз он не намерен был остаться; поэтому предварил Тормасова, чтобы во время мазурки экипаж его был у подъезда. Тормасов сообщил тайну одному мне и велел внимательно следить за движениями Его Величества. Государь настоятельно убедил Милорадовича протанцевать мазурку vis-a-vis с Великим князем Николаем Павловичем. Круг составился в шесть пар. Великий князь начинал и как кончил очень скромно свой тур, Милорадович выступил со всеми ухватками молодого поляка. Круг зрителей стеснился, особенно дамы и девицы тянулись на цыпочках видеть па, выделываемые графом Милорадовичем. В это время Государь обвел взором своим весь круг и заметя, что на него никто не смотрит, сделал шаг назад, быстро свел двух флигель-адъютантов, стоявших за ним, перед себя и, повернувшись, большими скорыми шагами незаметно вышел из зала. Я тотчас тронул Тормасова, который тоже глядел на предмет всеобщего внимания, и мы вдвоем едва успели, следя за Государем, проводить его к коляске. Милорадович отплясал, и тогда только заметили, что Государя уже нет».

Чего только не случалось на балах! И с кем! Посланник Сардинского короля Жозеф де Местр однажды оказался свидетелем забавного происшествия на балу у несравненной Марии Антоновны Нарышкиной: «Великий князь Константин Павлович танцевал с длинными шпорами, как подобает тактику. И вот, во время энергической атаки, случилось, что, взяв Марью Антоновну под бока, он до того запутал свои шпоры в ее шлейф, что, несмотря на самый отчаянный отпор, воюющие стороны пали вместе самым живописным образом на поле битвы». Рассказчик отметил, что «сия эволюция заслужила одобрение самых опытных военных». Отметим, что, отправляясь на бал, офицер по регламенту должен был надевать башмаки, а не сапоги со шпорами, однако в провинциях, вдали от «модного света» эти запреты сплошь нарушались. В столице же подобное «гусарство» мог себе позволить разве что великий князь Константин Павлович и отнюдь не в присутствии государя императора. Александр I был не менее придирчив и требователен к бальному наряду своих офицеров, нежели его отец Павел I, проявивший однажды снисходительность по отношению к генералу М. П. Ласси: «Государь танцевал польский со многими дамами. Увидя военного губернатора Лассия в башмаках и с тростью, подошел к нему, он сказал: "Как Лассий в башмаках и с тростью?" — "А как же?" — "Ты бы спросил у петербургских". — "Я их не знаю". — "Видно, ты не любишь петербургских; так я тебе скажу: когда ты в сапогах, знак, что готов к должности, и тогда надобно иметь трость; а когда в башмаках — знак, что хочешь куртизировать дам, тогда трость не нужна"». Генерал, будучи уже в преклонных летах, не замедлил спросить по-французски: «Как, Ваше Величество, вы хотите, чтобы в мои лета я мог знать все эти мелочи?» В ответ Павел I рассмеялся… При Александре I трость, оказавшаяся одинаково бесполезной как на балу, так и в сражении, была отменена, поэтому офицер, намеревавшийся «куртизировать» дам, ограничивался тем, что отстегивал шпагу.