Книга Исключительные - Мег Вулицер

– Ну, – наконец сказала Жюль, – я знаю, это прозвучит высокопарно, но, пожалуйста, не дразнись, потому что это не шутка, Итан. Иногда я представляла, что помогаю людям, которые страдают. Когда отец умер, я замкнулась в себе. Ни разу не пыталась поддержать маму, хотя бы задуматься, не нужно ли ей чего-нибудь. Я была чудовищно зациклена на себе.

– Тебе было пятнадцать, – напомнил он. – Это нормально для пятнадцати.

– Но мне уже не пятнадцать. Я же в колледже изучала психологию. В первый год учебы я, вся из себя несчастная, записалась на психологическую консультацию и познакомилась с поистине чудесным соцработником.

– Итак, что-то начинает вырисовываться, – сказал Итан. – Продолжай.

– Стать психотерапевтом – интересная мысль, – сказала Жюль. – Получить корочки, и все такое. Но мама мне помочь не сможет, и я навсегда погрязну в долгах за обучение.

– А нет менее дорогостоящих способов? Может, стать соцработником, как тот, с которым ты познакомилась в колледже? Это не дешевле выйдет?

– Разумеется. Деннис считает, мне в любом случае нужно в магистратуру.

– Ему нравится эта мысль?

– О, ему нравится все, что нравится мне, – сказала Жюль. – И он не жалеет, что выучился на УЗИ-специалиста. Называет это своим лучшим решением в жизни. Разумеется, у него, – сказала она сухим голосом, – были отличные лекции, замечательная команда по лакроссу и увитый плющом кампус. Да что там, даже гимн был.

– Да ты что, правда был? – переспросил Итан. – Я заинтригован. Расскажи мне, что за гимн был у будущих специалистов по УЗИ?

Жюль замолчала, задумавшись. И вновь заговорила:

– Это The Beatles, – сказала она. – В общем… Песня «Я вижу тебя насквозь».

– Идеально, – сказал Итан, и это описывало его отношение к ней в целом, он хотел бы никогда не вешать трубку и не заканчивать этот разговор.

– Серьезно, – сказала Жюль. – Для Денниса это стало отличным выходом. Раньше он не знал, чему себя посвятить, кем стать. В колледже у него был серьезный нервный срыв, и это выбило его из колеи. Это не работа его мечты, но она ему нравится, приносит облегчение. Так что да, если я тоже пойду учиться, он будет только за. Но ты… у тебя точно есть однозначное мнение на этот счет. Не в том плане, что единственно верное, разумеется.

– На этот счет я однозначно согласен с Деннисом. У тебя точно получится, – сказал Итан. – Людям понравится говорить с тобой.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, мне же нравится.

Вскоре после этого Жюль подала заявление в школу социальной работы при Колумбийском университете, и ее приняли на стипендию, а также посодействовали с получением студенческой ссуды. Она с облегчением отказалась от необходимости каждую неделю покупать журнал Backstage и торчать в кафе с желтым маркером, представляя, что ее могли бы пригласить на одну из упомянутых в нем ролей. Актерство было забыто, а вместе с ним и неприятное воспоминание о старухе в тюрбане, утверждавшей, что она никуда не годится, и мечты о всеобщем внимании – настолько всеобщем, чтобы аж в жар бросало.

Кроме того, ее достала работа в кафе «Ла Белла Лантерна», посетители которого были скупы на чаевые, а в конце дня волосы пропитывались запахом эспрессо; и никой «Джи, великолепный аромат ваших волос» с этим запахом не справлялся. Теперь, в Колумбийском, ее волосы снова приобрели нейтрально сладковатый запах, и учеба давалась легко, не считая кошмарной статистики. Но Деннис помогал ей, сидя рядом с ней в постели в окружении страниц невразумительных раздаточных материалов, и в итоге по этому предмету Жюль получила свою заслуженную четверку с минусом.

Вскоре она получит диплом и начнет работать в психиатрической больнице в Бронксе, где уже проходила интернатуру.

В итоге, под контролем супервизора, Жюль начнет частную практику. Это был новый план, кардинально отличавшийся от старого и занявший его место.

Социальная работа нравилась Жюль, и Итан был рад этому. В последнее время они все меньше и меньше говорили о том, что она изначально хотела делать, и все больше о том, чем она планировала заняться теперь. У нее был короткий период траура, а потом она, казалось, приняла обновленную версию своей жизни. Но Итан, несмотря на то, что уйти из «Смехачей» было интуитивно хорошим решением, он лишился того, к чему мог бы стремиться. Он хотел, чтобы Жюль поговорила с ним так же, как и он с ней. Разговор с ней отличался от разговоров с Эш, которая безраздельно доверяла его интуиции и хотела, чтобы он был счастлив. Жюль была куда более критичной; она всегда говорила вслух, если считала что-то плохой идеей, а не просто отвечала «да» на все, что он предлагает. Но ему придется сказать ей: «Я совсем запутался». А этого он сделать не мог, потому что тогда она сочтет его отчасти достойным жалости, а он изо всех сил пытался выкарабкаться из этой зоны, с тех самых пор как совершил ошибку, поцеловав ее много лет назад в анимационной мастерской.

Однажды, через несколько дней после возвращения с Мауи, Итана пригласил пообедать отец Эш.

– Давай встретимся у меня в офисе, – сказал Гил Вулф. Итан понимал, что эта встреча требует галстука, и почувствовал некоторую подавленность. Разве смысл быть художником, или хотя бы часть этого смысла, не в том, чтобы не носить галстук?

И почему Гил вообще приглашает его на ланч одного? Итан и Эш встречаются семь лет, и были в ссоре всего один раз, в начале колледжа, когда Эш в Йеле напилась и переспала с парнем в общаге, или в университетской «опочивальне», как пафосно называли они свои общежития. Парень был с примесью крови навахо, с экзотической внешностью и смуглой кожей – и после вечеринки оно «как-то само так получилось», как сказала Эш. Итан был настолько зол и шокирован, что ему казалось, будто собственные потроха вот-вот разорвут его, он просто не мог их в себе удержать. Удивительно, что он не разбил шумную старую машину своего отца, возвращаясь из Нью-Хейвена. Итан и Эш не разговаривали пять недель, и за это время он создал уродливую, злую анимационную короткометражку «Сучка» – об убийственном предательстве между двумя муравьями на пикнике.

В один из выходных этого печального периода, чувствуя себя хуже некуда, Итан подъехал к Баффало, чтобы увидеться с Жюль. И хотя он намеревался спать в спальном мешке на полу ее шлакобетонной общажной спальни, он в итоге полночи сидел рядом с ней в постели, пока она готовилась к экзамену по психологии. Он все пытался поговорить с ней, отвлечь ее, а она все шикала на него и говорила, что он нагнетает обстановку.

– Я помассирую тебе спину, – сказал он, и когда она согласилась, он начал растирать ей плечи, и она скользнула вперед, чтобы дать ему места побольше и доступ к спине получше.

– А это и правда здорово, – сказала Жюль. Итан продолжал массаж в молчании, и Жюль отложила книжку, перевернув ее корешком вверх, и закрыла глаза. Его руки двигались поверх свободной футболки, в которой она спала, и каким-то образом одна рука задела ее талию, и когда, как ни странно, жалоб не поступило, рука скользнула вверх и обхватила ее грудь, а пальцы схватили ее сосок. Словно внезапный разряд тока пронзил все и вся: Итана, Жюль, руку, грудь, сосок. Итан не мог пошевелиться, и Жюль, судя по всему, тоже не могла. Наконец, выйдя из транса, вызванного приятным физическим ощущением, и внезапно как бы вспомнив, кто они такие и, и что на самом деле только что произошло, она спросила: