Книга Шолохов - Андрей Воронцов

Но не только у донских казаков книга пользовалась таким почетом. Отовсюду доходила до Михаила молва, что «октябрьские» книжки зачитывают до дыр, что выстраиваются за ними в библиотеках по всей стране очереди… Тем удивительней, что все это происходило на первых порах при полном, сверхъестественном молчании критики, которая трусливо ждала, что скажут «сверху». Многоопытный Серафимович решил, что если «сверху» не звучит никаких голосов, то надобно прийти туда, наверх, и самому сказать свое слово, не дожидаясь, когда это сделает недоброжелатель из напостовцев. Серафимович был своим человеком в «Правде», главном партийном органе страны, а голос «Правды» и был тем самым «голосом сверху», которого ждали затаившиеся критики. Александр Серафимович написал статью о «Тихом Доне» и отдал ее в «Правду». Она вышла 19 апреля 1928 года.

В этой статье Серафимович сравнил Михаила с молодым желтоклювым ореликом, который неожиданно взмахнул огромными крыльями. После статьи в «Правде» печатных откликов на «Тихий Дон» не прибавилось, но отношение к Михаилу заметно изменилось. Буквально через несколько дней он был избран на I Всесоюзный съезд пролетарских писателей, хотя раньше его не приглашали даже на конференции МАППа. Здесь, на съезде, впервые узнал он, что такое публичная слава. На него просто сходились поглазеть, как глазеют на диковинное животное в зоологическом саду. Особенно донимали его комсомолки, помогавшие работе секретариата съезда. Женское начало, еще только заявляющее себя в юных созданиях, рисовало им человека, написавшего историю любви Григория и Аксиньи, видным, роковым мужчиной средних лет, а оказалось, что делегат Шолохов М. А. почти что их ровесник! Одна из них прямо сказала, глядя на малорослого, с юношеским румянцем на скулах Михаила: «А я думала, вы такой взрослый дядя с усами, как у Григория Мелехова!»

Прошло довольно много времени после съезда, прежде чем критики зашевелились и стали осторожно хвалить «Тихий Дон». Похвала, впрочем, была не только сдержанной, но и строго дозированной. Напостовец Селивановский, например, написал в «Октябре»: «Из общего потока крестьянской литературы особенно интересны для нас три романа: «Лапти» Замойского, «Девки» Кочина и «Тихий Дон» Шолохова». Поставил ли он Михаила на третье место, что называется, в алфавитном порядке или считал Замойского и Кочина талантливей — неизвестно.

На «Тихий Дон» живо откликнулись театр и кино, всегда шибче других искусств бегущие на запах литературной славы. На Михаила, и так уже ставшего обладателем баснословных по тем временам гонораров, посыпались предложения о театральных инсценировках романа. Но он, поскольку сам в ранней юности «баловался» театром, испытывал к нему особое отношение и не спешил отдавать свое детище в чужие руки. Зато на предложение режиссера Ивана Правова со студии «Мосфильм» снять фильм по первым двум книгам «Тихого Дона», да еще с элементами нового, звукового кино, он живо откликнулся. Тогда-то и познакомился он с исполнительницей роли Аксиньи, красавицей Эммой Цесарской, и задержался в Москве на неделю дольше, чем предполагал… Еще при первой встрече с Эммой, у ворот «Мосфильма», когда она, как и комсомолки на съезде ВАППа, была поражена, что этот похожий на рабфаковца молодой человек — автор «Тихого Дона», Михаил в шутку предложил ей себя на роль Григория Мелехова или консультанта. Она, вроде бы тоже в шутку, обещала подумать. Только что тут думать, когда перед тобой сам автор «Тихого Дона», да еще такой хороший собой?

Вторая половина 28-го года и первые месяцы следующего, 29-го, были пиком безоблачной славы Шолохова. Но вскоре все изменилось.

* * *

В одном из выступлений той поры Фадеев (о «Разгроме» которого, как и опасались напостовцы, за шумной славой «Тихого Дона» все почти забыли), сказал: «Возьмите, какой чудовищной жизненной хваткой отличается Шолохов. Можно прямо сказать, что, когда его читаешь, испытываешь настоящую творческую зависть, желание много украсть, настолько это хорошо. Видишь, что это по-настоящему здорово, неповторимо».

Неизвестно, насколько искренним был в тот момент Фадеев, но известно, что далеко не все завидовали славе молодого писателя так, как он говорил — «по-хорошему».

Начало великой сплетне о «Тихом Доне» и самом Шолохове положили, очевидно, ставшие известными в напостовском окружении слова Авербаха, сказанные Аузгину, что Михаил, по сведениям ГПУ, «встречался с каким-то белобандитом», когда собирал материал для романа. Не исключено, что «белобандит» этот (или — «белый офицер»), по законам игры в испорченный телефон, превратился в соавтора «Тихого Дона», а потом и в единственного автора. Пресловутая тайна «Тихого Дона» была, быть может, всего лишь тайной о роли Харлампия Ермакова в процессе создания романа, но открыть тайну эту по известным причинам Михаил тогда не мог. Ясно и то, что таинственный «белогвардеец» явился лишь поводом, не будь которого нашелся бы другой.

В ноябре 28-го года к литературному консультанту издательства «Московский рабочий», старой большевичке Евгении Григорьевне Левицкой, искренне, даже с некоторой экзальтацией, как это бывает у немолодых евреек, влюбленной в «Тихий Дон» и его автора, пришел давний знакомец Михаила по Госиздату Феоктист Алексеевич Березовский. Он задал Левицкой неожиданный вопрос:

— Как на вас свалился «Тихий Дон»?

Евгения Григорьевна не знала, что «Тихий Дон», прежде чем «свалиться» на «Московский рабочий», уже побывал в ГИЗе и не без помощи Березовского был отвергнут, и стала увлеченно рассказывать гостю, как пришла к ней Аня Грудская, молодая, экспансивная коммунистка, руководившая сектором художественной литературы, и, сияя, сказала: «Вот прочтите эту рукопись! «Тихий Дон» — Михаил Шолохов! Не пожалеете!»

— Впечатление, и впрямь, было ошеломляющее. Все было неожиданно, необыкновенно. Описания природы, яркие картины Дона, азарт рыбной ловли, первые встречи Григория и Аксиньи, зарождение их любви и близости…

Березовский как-то кривился, слушая эти слова, но помалкивал.

— До глубокой ночи я не могла оторваться от чтения — пока не закончила всю рукопись. Ее взял у меня сын Игорь — и такое же впечатление создалось и у него. Через несколько дней Грудская приводит ко мне паренька, одетого в коричневую кожаную куртку и кубанку. «Вот это и есть автор «Тихого Дона», который вам так понравился!» — говорит. «Это — автор «Тихого Дона»? Вот не ожидала!» — удивляюсь я, глядя на него. «А что?» — спрашивает он с такой, знаете, дерзинкой и смелостью. «Я думала, что автор такого изумительного произведения взрослый человек…» — «А я?» — с некоторой даже неприязнью говорит он. «А вы, — засмеялась я, — в возрасте моего младшего сына Игоря…» Тут он тоже засмеялся. Так состоялось мое знакомство с романом и Михаилом Александровичем.

— Стало быть, вы не знаете, как он работал над «Тихим Доном», и столкнулись, так сказать, с готовым продуктом? Это была машинопись?

— Ну да. А почему вы спрашиваете?

— Ваш рассказ для меня очень важен. Ведь правду говорят: первое впечатление редко обманывает. Вот вы сказали: «Я думала, что автор такого произведения взрослый человек». Вы точно выразили то, что и мне не дает покоя. Я ведь знаю Шолохова больше вас, редактировал некоторые из его рассказов, выходивших в массовой библиотечке Госиздата. Кстати, большей частью они были написаны от руки, — выделив голосом последние слова, Березовский многозначительно посмотрел на Левицкую. — Я старый писатель, но такой книги, как «Тихий Дон», не мог бы написать… Разве можно поверить, что в 23 года, не имея никакого образования, человек мог написать такую глубокую, такую психологически правдивую книгу… Что-то неладно!