Книга Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко

Пусть извинит меня читатель за обильное цитирование, но повсеместное распространение и по сю пору слухов о злом и желчном поэте должно оскорблять любого истинного ценителя поэзии, любого русского человека. Меня скорее поражает, почему все великосветские злые сплетни о поэте столь щедро и охотно цитируются в наши времена самыми известными лермонтоведами и деятелями культуры. Впрочем, также наши элитные придворные поэты морщились от дерзких выпадов Лёни Губанова в адрес Евтушенко или дерзких слов Николая Рубцова. О том же писал и Иосиф Бродский в стихотворении "Я входил вместо дикого зверя в клетку…". Ничто не меняется. Представьте, сегодня войдет какой-нибудь новый молодой гений в кабинет или встретится на каком-нибудь приеме, куда критик из солидного журнала даст ему пропуск, с вельможей или сановитым писателем и начнет вольно излагать свое мнение о современной литературе. И он станет изгоем в приличном обществе.

Вот так и было с нашим величайшим гением Михаилом Лермонтовым. Боевой офицер, приглашенный на светские рауты благодаря своему поэтическому дару и ведущий себя на равных со всеми этими светскими пустышками. Остается вопрос: а надо ли было ему ходить на все эти балы и приемы? Тогда вспомните: это был молодой офицер, 22–25 лет, а на балах были собраны все красавицы Петербурга. Это уже страстный гусар Лермонтов прорывался к красоткам, прикрываясь своей литературной известностью. И его боевые друзья это прекрасно понимали.

Они смотрели проще на причуды Лермонтова, потому что лишены были зависти и, скорее, уважали его вольный независимый характер. Те же, кто ценил поэзию, кто лишен был светского лоска мнимой значимости, лишь восторгались поэтом и как-то даже не замечали иронических высказываний в свой адрес.

Вспоминает историк Андрей Муравьев: "Он поступил опять в лейб-гусары. Мне случилось однажды, в Царском Селе, уловить лучшую минуту его вдохновения. В летний вечер я к нему зашел и застал его за письменным столом, с пылающим лицом и с огненными глазами, которые были у него особенно выразительны. "Что с тобою?" — спросил я. "Сядьте и слушайте", — сказал он и в ту же минуту, в порыве восторга, прочел мне, от начала до конца, всю свою великолепную поэму "Мцыри" (послушник по-грузински), которая только что вылилась из-под его вдохновенного пера. Внимая ему, и сам пришел я в невольный восторг: так живо выхватил он, из ребр Кавказа, одну из его разительных сцен и облек ее в живые образы перед очарованным взором. Никогда никакая повесть не производила на меня столь сильного впечатления. Много раз впоследствии перечитывал я его "Мцыри", но уже не та была свежесть красок, как при первом одушевленном чтении самого поэта".

Ценили его и в салоне у Карамзиных. Устроительница салона, дочь от первого брака знаменитого историка Карамзина, Софья Николаевна в письмах своей подруге Е. Н. Мещерской в Москву не раз восхищалась и самим поэтом, и его поэзией. "Я вальсировала с Лермонтовым (маменька пригласила его к нам, он очень мил, совершенный двойник Хомякова и лицом, и разговором)… В субботу мы получили большое удовольствие (4 ноября 1838 года. — В. Б.) — слушали Лермонтова (он у нас обедал), который читал свою поэму "Демон". Ты скажешь, что название избитое, но сюжет, однако, новый, он полон свежести и прекрасной поэзии. Поистине блестящая звезда восходит на нашем столь бледном и тусклом литературном небосклоне…"

Литературный салон Карамзиных почти четверть века (1826–1851 годы) был одним из центров петербургской культурной жизни. Здесь собирался цвет литературы и искусства со всей столицы — Глинка, Брюллов, Даргомыжский, Одоевский, Лермонтов, Вяземский — весь наш золотой век, цвет литературного и художественного вольнодумия. Лермонтов, очевидно, познакомился с семейством Карамзиных через поэта Жуковского. Еще в свой новгородский период приезжая в Петербург, молодой поэт был представлен маститому русскому классику. А. П. Шан-Гирей писал: "Жуковский хотел видеть Лермонтова, которого ему и представили… Маститый поэт принял молодого дружески и внимательно и подарил ему экземпляр своей "Ундины" с собственноручной надписью".

В феврале 1838 года Михаил Лермонтов вновь посетил В. А. Жуковского и передал ему текст поэмы "Тамбовская казначейша". Жуковский прочел эту поэму вместе с П. А. Вяземским, им она понравилась, вскоре ее и напечатали. Сразу же вслед за этим 30 апреля в "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду"" А. А. Краевский опубликовал "Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова".

В. А. Жуковский и познакомил молодого поэта с семьей Карамзиных. По мнению литературоведа В. А. Мануйлова, встретились они летом 1838 года на даче в китайской дачной деревне в Царском Селе, где обычно Карамзины проводили лето.

Как пишет Мануйлов: "По вечерам молодежь встречалась в Ротонде, сооруженной Ч. Камероном для придворных балов, и вот тут в пятницу, 2 сентября, Екатерина Андреевна и ее падчерица Софья Николаевна Карамзины, вероятно не впервые, увидели Лермонтова, и Екатерина Андреевна попросила одного из гусарских офицеров представить ей поэта". В тот же вечер, как мы знаем из письма Софьи Николаевны ее сестре Екатерине Николаевне Мещерской от 7 сентября в Москву, С. Н. Карамзина "вальсировала с Лермонтовым".

Софья Николаевна, к сожалению, не сообщает, кто именно представил им Лермонтова. Возможно, это был кто-то из "семейных танцоров", завсегдатаев дома Карамзиных и в то же время сослуживцев Лермонтова: С. Д. Абамелек (осенью 1838 года он чаще остальных упоминается вместе с Лермонтовым в письмах Софьи Николаевны), О. Ф. Герздорф или ближайший друг и двоюродный дядя Лермонтова А. А. Столыпин (Монго). В тот вечер Е. А. Карамзина пригласила Лермонтова к себе на дачу 5 сентября, в понедельник, в день именин дочери Лизы, которая только год как стала "выезжать" и появляться на балах…

На зиму Карамзины перебираются в Петербург, и поэт уже становится их постоянным и близким гостем. К счастью, с Софьей Николаевной у молодого и пылкого Михаила Лермонтова не было никаких романов, и потому их дружба продолжалась бесконечно. Хозяйка дома, вдова историка Екатерина Андреевна Карамзина была долгое время дружна с Пушкиным, и потому Михаил Лермонтов относился к ней с благоговением и робостью. Она же, как и две дочери историка, по-настоящему ценила поэтический дар Лермонтова еще со времен стихотворения "Смерть Поэта". На приемах в доме Карамзиных царила молодежь, незаменимая Софья Николаевна умело собирала вокруг себя истинно талантливых писателей и художников.

В зимний период, постоянно приезжая в Петербург из Софии, предместья Царского Села, где был расквартирован лейб-гвардии Гусарский полк, Лермонтов очень часто бывал у Карамзиных. А. И. Кошелев, историк, философ из круга славянофилов, рассказывает: "В карамзинской гостиной предметом разговоров были не философские предметы, но и не петербургские пустые сплетни и россказни. Литературы, русская и иностранная, важные события у нас и в Европе, особенно действия тогдашних великих государственных людей Англии — Каннинга и Гускиссона — составляли всего чаще содержание наших оживленных бесед. Эти вечера, продолжавшиеся до поздних часов ночи, освежали и питали наши души и умы, что в тогдашней петербургской душной атмосфере было для нас особенно полезно. Хозяйка дома умела всегда направлять разговоры на предметы интересные". А. И. Кошелев отмечал, что в этом салоне, единственном в Петербурге, не было карточной игры и говорили по-русски. Салон Карамзиных посещали Пушкин, Жуковский, Вяземский, Тургенев, Лермонтов. П. А. Плетнёв, вспоминая 1830-е годы — время расцвета салона Карамзиных, писал В. А. Жуковскому: "Всех нас связывала и животворила чистая, светлая литература".