Книга У черного дуба с красной листвой - Дмитрий Самохин

– Тогда скажи, как нам спасти всех этих людей? Их много и все они обречены? Если ты хотел им помочь, то помоги им и сейчас. Они не мусор, они из плоти и крови.

– Я не в силах им помочь. У них есть три шанса. Три желания. Если они используют все, то начнется борьба. Борьба за свою душу, за жизнь. Если они вытерпят, справятся, сосуд снова наполнится, то все в порядке. Если нет, то они обречены. В этом они могут помочь себе только сами. Главное вовремя отступить, а не проявить жадность души.

– Я все-таки попробую арестовать вас, – сказал я с угрозой в голосе.

– Воля ваша. Попробуйте, – разрешил мне Попугай.

Но стоило мне сделать шаг к нему, как он исчез. Исчез Попугай, но на его месте оказался совсем другой человек, которого я где-то уже видел.

Он растерянно хлопал глазами, словно пытался понять, кто он, где он и как здесь очутился.

Я его узнал. Это был Патрокл Груша, глава семейства недавно переехавшего на Большой Исток.

– Вы арестованы, господин Груша, до выяснения всех обстоятельств, – сообщил я растерянному человеку.

* * *

– Ты можешь мне объяснить, что происходит? И куда мы вообще идем? – спросил уже в который раз Ник Красавчег.

– Мы идем в библиотеку. Если уж кто и знает про Руфуса Бродягу, то только Цер Хаос.

– Я так и не понял, почему ты не арестовал этого прощелыгу? И куда он потом делся?

– Если бы я знал ответ на этот вопрос. Если бы знал.

Цер Хаос заведовал городским архивом, который располагался в том же здании, что и библиотека. Я редко к нему заходил, чаще мы встречались за покерным столом. Он был старым человеком, но очень увлеченным своей работой, поэтому даже не замечал, сколько прошло времени с последнего посещения. Ему всегда казалось, что все его отвлекают, и что у него только, что кто-то был, и теперь вот опять «приперлись со своими глупыми проблемами». Но при этом он был очень душевным и хорошим человеком.

В архиве было душно и сыро, словно в подземелье средневекового замка. Цер Хаос сидел за большим дубовым столом, заваленным бумагами и внимательно изучал какой-то манускрипт. Вероятно какой-то артефакт, чудом оказавшийся на Большом Истоке.

– Здравствуйте, уважаемый, – поздоровался я.

Ник Красавчег старался держаться за моей спиной. У него с библиотекарем всегда были натянутые отношения.

Цер Хаос обернулся.

– Ах, преподобный, ну что вам оказалось не понятным? Я же все ясно и четко изложил. Все по полочкам. А не прошло и пяти минут, как вы опять ко мне за советом, – разворчался старик в больших очках в красной оправе.

– Я отвлеку вас всего на минуту. Я хотел бы узнать у вас кто такой Руфус Бродяга.

Цер Хаос снял очки, посмотрел на меня с прищуром и улыбнулся.

– Это, друг мой, городская легенда. Старая, городская легенда.

– А почему я о ней ничего не слышал? – возмутился Красавчег.

– Потому что вы молодежь, совсем обо всем позабыли. Всю культуру, всю историю, все легенды и обычаи. Все спустили под откос. Не осталось в вас уважения к старшим, – завелся Цер Хаос.

Мы молча слушали его возмущения, потому что вслед за выплеском эмоция, нас ожидала увлекательная экскурсия в мир городских легенд.

– Руфус Бродяга одна из самых старых легенд нашего местечка. Никто уже и не помнит, откуда она появилась, и кто первый ее рассказал. Нет никаких письменных преданий первых дней Большого Истока. Все что мы знаем, было записано уже намного позднее, спустя десять-пятнадцать лет после первой Эпидемии. Да и этой информации крайне мало. Сейчас я вам найду пару полезных книжечек по этой теме. Секундочку, секундочку.

Цер Хаос, кряхтя, стал подниматься из кресла.

– Нам не обязательны первоисточники. Можете рассказать сами, что помните, – попросил я.

Цер Хаос посмотрел на меня как на умалишенного, но все же прекратил подъем и приступил к спуску назад в кресло. Медленно, с осмыслением каждого движения.

– У нас нет документальных подтверждений существования Руфуса Бродяги. Никто никогда его не задерживал, не разговаривал. Только видел издалека. Те же кому довелось с ним общаться, обычно не выживали. Так Монтгомери Пшик в далеком…

– Давайте без примеров, по существу, – оборвал воспоминания старика Ник Красавчег.

Цер Хаос смерил его уничижительным взглядом и возмутился:

– Какая нервная обстановка. Я не могу работать в такой нервной обстановке.

– Продолжайте, прошу вас. Мы не будем больше перебивать, – последнюю фразу я адресовал Нику Красавчегу.

Тот состроил гримасу, должную показать, что он все понял, и больше не скажет ни слова, на деле показалось, что он еще больше издевается над библиотекарем, при этом выглядит донельзя счастливым и красивым.

– В какой-то мере Руфуса Бродяги никогде не существовало. Я вообще уверен, что это плод чьей-то больной фантазии. Но даже если за всеми этими историями стоят реальные события, то Руфус Бродяга не человек, и даже не альтер. Это какой-то образ, символ, предвестник что ли.

– Что он делает? Что предвещает? – тут же нарушил я свое обещание, но Цер Хаос это не заметил.

– Руфус Бродяга появляется на Большом Истоке в то время когда становится слишком много людей, когда люди забывают о своем предназначении и тратят свою жизнь впустую. Он предлагает исполнить три сокровенных желания, только самое то о чем мечтает человек. Согласитесь, преподобный, не каждый может отказаться. Хотя верный путь, именно этот. Те же кто соглашаются, получают все о чем они мечтали, но зачастую эти воплощенные в жизнь мечты, сжигают их душу. Они выгорают, опустошаются, теряют интерес к жизни и погибают. Он приходил уже три раза, и каждый раз это была Эпидемия суицидов, странных и нелепых смертей, и прочего, прочего. Большой Исток терял до трети своих жителей. И возрождался вновь.

– Есть ли способ спасти обреченных? – спросил я.

– А есть ли в этом смысл? В какой-то мере Руфус Бродяга отбраковывает лишний материал, ненужных никчемных людишек, мусор человеческий, – сказал Цер Хаос, а у меня перед глазами возник образ Кости Музыканта.

Разве он был мусором человеческим, разве он был ненужной деталью, никчемным человеком, лишним альтеров. Замечательный человек, по воспоминаниям близких, гениальный музыкант и композитор, он пожелал лишь дописать свою симфонию, за что и поплатился. Нет, уже, господа хорошие, подбрось и выбрось, но никчемных людей нет, тут каждый ценен, за каждого бороться надо. Так что мы еще повоюем.

– А все же? Как спасти народ?

– Заполнить их пустоту, отвлечь, заставить полюбить жизнь вновь.

– Кажется, у меня есть одна мысль, – сказал я Нику Красавчегу. – Это можно попробовать. Должно сработать.

Он хотел было спросить, о чем я говорю, но передумал. Решил обождать.