Книга Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак

– Не забывай – асана считается выполненной, если ты достиг расслабления.

– Легко сказать – расслабления… – жалобно возражал ему ученик. – Я чувствую себя терпилом, меня постоянно сопровождает непрерывная боль.

В ответ Шура рассказал ему притчу.

– Однажды ученик пришел к Будде и спросил его: «Я очень сильный человек. Но почему я не могу сделать точный выстрел из лука?» Будда понаблюдал за ним и ответил: «Не стоит слишком сильно тянуть тетиву. Как только избавишься от чрезмерного напряжения, придет точность».

А затем добавил от себя:

– Я занимаюсь асанами много лет и до сих пор не могу выполнить некоторые из них. А до этого много лет занимался боевыми искусствами, так что, когда начал, мог, к примеру, делать шпагат, глубокий наклон или прогиб. Ты же никогда не занимался физическими упражнениями, а хочешь за несколько месяцев освоить то, что люди оттачивают годами? Главное в йоге – не то, что ты делаешь, а то, как ты делаешь.

Лантаров пытался внять советам, но выходило не слишком гладко. И все-таки результаты поражали его – он здоровел на глазах, приобретая подвижность суставов и гибкость позвоночника. А главное – исчезали последствия травмы.

Когда они окончили, произнеся традиционные слова благодарности Вселенной, всем живым существам и себе, Лантаров полюбопытствовал:

– А если бы ты медитировал, когда прилетел слепень, ты бы отвлекся?

Учитель простодушно улыбнулся:

– Конечно, на первый взгляд, неправильно, что я убил насекомое, как бы прервав практику. Но все в нашем мире индивидуально и практика тоже. Мой ум рассудил, что правильнее сделать так, чем терпеть укусы и рисковать здоровьем. Даже Альберт Швейцер, благоговеющий перед всем живым, убивал в Африке пауков, которые могли сделать роковой укус.

Лантаров прищурился.

– Значит ли это, что ты еще не достиг того неимоверного уровня отрешенности, когда тело становится нечувствительным ко всяким внешним проявлениям?

– Не знаю, возможно… – Шура ограничился скромным лаконичным ответом. Лантаров, глядя на него, подумал, что он производит впечатление глыбы базальта, далеко откатившейся от горы. – Однажды я прочитал принцип, которому стал следовать. Он гласит: «Работай усердно, и произойдет очищение. Не нужно привносить свет, он раскроется внутри тебя».

Шура приподнялся и стал медленно сворачивать коврик. Лантаров сделал то же вслед за ним – от него не ускользнуло, что Шура не ответил на его вопрос прямо. Раньше он расценил бы это как увиливание, но теперь, уже хорошо зная старшего товарища, знал, что он вернется к затронутой теме.

– А ты много посещал занятий в Киеве?

– Да, ведь у меня не было иного выхода – мне нужны были практические знания и навыки. Евсеевна насытила меня информацией, но сама она выполняет лишь несколько асан – около десятка из тех пятнадцати основных, которые упомянуты в «Хатха йоге прадипике». Такие глубокие асаны, как поза черепахи, ей уже не под силу – она ведь начала заниматься в том возрасте, когда ей было за пятьдесят. Но мне хотелось большего. Так что когда я почувствовал улучшение, стал раз в неделю ездить в Киев и посещать за один день два или даже три занятия. В разных школах и студиях.

– И как, много ли ты отыскал мастеров?

– Конечно, всплеск интереса к аюрведе и йоге достиг и Украины, и тут есть серьезные практики. Но дилетантов гораздо больше. А бывало, попадались мастера, освоившие физический уровень йоги, но не осознающие, что такое отказ от привязанности, то есть пратьяхара. Или, тем более, полного сосредоточения, которое йоги называют дхарана. Про дхьяну – медитацию я вообще молчу.

Они сунули ноги в тапочки и спокойно побрели к дому, наслаждаясь теплым солнцем – день уже обещал летнюю жару.

– А как ты понял, если вы занимались только тренировкой?

– Чтобы увидеть гордость и тщеславие, наметанного глаза не требуется. Особенно меня поразил один парень. Он многого добился на физическом уровне, кажется, сам Кришнамачарья приподнял бы перед ним шляпу. Он был даже чемпионом на каких-то состязаниях – величайшая глупость сумасшедшего Запада проявилась и тут, в создании соревнований там, где их не может быть априори. Потому что как можно состязаться в образе жизни?

В голосе и на лице Шуры Лантаров заметил иронию и сожаление, но не осуждение.

– И что же чемпион?

– Когда он пришел на практику с громадным переносным подиумом – ковром с диаметром, наверное, метра в два с половиной, я тотчас насторожился. Но когда он стал покрикивать на занимающихся, как сержант на взвод солдатиков, я сразу понял, в чем дело. Он то и дело останавливал всех, чтобы продемонстрировать ту или иную сложную асану, и мне казалось, будто я попал не на практику, а в цирк. Даже прозвал его про себя клоун Клепа. Он празднично и торжественно зажигался в такие моменты, походя на включаемую новогоднюю елку – в нем клокотала гордыня. Я же наблюдал, и меня не покидала мысль, что наверняка этот внешне шикарный йогин имеет скудный внутренний мир. А заодно и определенные сложности с первыми двумя ступенями йоги – ямой и ниямой. То есть с социальным и личным кодексом поведения. Без них, считают мудрецы, система йоги превращается в банальные упражнения общей физической подготовки.

Шура помолчал, и некоторое время они шли молча. Он на ходу сорвал высокую травинку и, перекусив стебелек, сунул его в рот, подобно зубочистке.

– А как бы тогда великое учение распространилось по миру, если не путем демонстраций? – Лантарову было невдомек, на что намекает его старший товарищ.

– Высшие знания не могут стать абсолютным достоянием масс – это ведь не кинематограф. Они приобретаются усилием, и делается это индивидуально и постепенно, шаг за шагом. Они потому и дошли до наших времен, что передавались учителями избранным. Об одном знаменитом йоге Махасайе рассказывали, что когда он делал в своей комнате «меха» – то есть бхастрику-пранаяму, в помещении начинался подлинный шторм – такое сильное он мог развивать дыхание. Этот мастер передал свои крийя-техники нескольким последователям, но не толпе. Оттого, как мне кажется, и сохранилось благоговение перед мастерством и носителем таких знаний. У нас же каждый, кто освоил набор асан, спешит стать инструктором. И я боюсь, как бы это не погубило йогу на Западе.

– Все это диктуют правила бизнеса – все в нашем мире подчинено деньгам, и тут никуда не деться. – Лантаров говорил рассудительно, вспоминая, как он жил прежде: любой шаг имел смысл, если он принесет доллар. А доллар, в свою очередь, тратился на наслаждения. И в этом волшебном круге с его залихватским обменом не было места тому, что нельзя было купить или продать. Вот так, впопыхах, в бесконечной скачке, и жило подавляющее большинство людей, которых он знал. – В том мире, что ты видел, пожалуй, нет места людям, способным, как ты, наслаждаться растущим деревом или радостно скачущей белкой.

– Вот-вот, – не раздумывая согласился Шура, – оттого так много бедствий в том мире. Цивилизация дала много благ, но притупила понимание ориентиров. Так что, оценивая свою жизнь и свои занятия, я, наверное, могу сказать, что уровень пратьяхары достигнут. У меня нет пристрастий, отсутствует какая-либо привязанность. Хотя, конечно, я отдаю себе отчет в том, что тут, в лесу, отказаться от привязанностей к удовольствиям легче, чем в миру, среди множества людей и социальных связей, порой разрывающих человека на части. Когда мне было трудно, я сознательно ограничил доступ еды, напитков и впечатлений – теперь это позволяет мне заявить: я проявляю усердие к практике, стараясь достичь света и передать тот опыт, который открылся мне.