Книга Воспитание по-новому - Маруся Светлова

Воспитывая уверенного, самостоятельного, уважаемого мной человека, я помогаю формированию этих навыков уже одной верой в то, что он может это сделать, что у него это получится. Я даю ему свободу выбора, которая сама притянет желание попробовать себя в этом навыке.

Я много раз на консультациях родителей слышала о том, как трудно формировать такой простой навык — чистить по утрам и вечерам зубы.

Удивительно, но это просто камень преткновения между родителями и ребенком! Мы требуем, чтобы они чистили зубы. Они — не хотят. Мы требуем жестче — они еще больше сопротивляются. Сколько ссор и непонимания из-за этого!

И каждый раз, когда я говорила родителям:

— Да оставьте вы в покое его зубы! Перестаньте на него давить! — я слышала одно и то же:

— Как это оставить? Он же испортит себе зубы, если не будет их чистить!

— А то, что вы портите всю его личность в этих ссорах и унижениях — это не считается? А то, что вы портите друг другу настроение — это как, пустяки? А то, что вы из-за этих зубов стали врагами, это нормально?

Я помню одну такую маму, доведенную, как она говорила, ребенком (!) из-за этого нежелания чистить зубы «до белого каления».

— Вы не представляете, что она творит! — говорила она мне. — Изворачивается, как хочет. То у нее голова болит, и она не может чистить зубы. То у нее щетка колючая. То паста невкусная. То делает вид, что пошла чистить, но я же не дура, я подслушиваю — у нее просто вода течет! То придет, скажет, я почистила, а от самой — пастой не пахнет, я проверяла…

И когда я терпеливо, подбирая слова, объяснила ей, что у них с ребенком идет война, и война эта никогда не кончится, потому что ребенок отстаивает свое право быть личностью, которую при таких методах обращения с ней просто уничтожают, что единственный способ прекратить войну — это признать в девочке личность, сказать ей, что мама любит ее любую, дать ей право самой выбирать — будет ли она чистить зубы. И если даже она откажется, сказать ей о том, что это — ее зубы, и за сохранность их она отвечает сама, и сказать ей об этом не трагичным голосом — мол, пропади ты пропадом со своими зубами, а с любовью и к девочке, и к ее зубкам…

Мама пришла ко мне на другой день. На лице ее была написана растерянность. Зайдя в кабинет, сказала неожиданное для меня и смешное:

— Вы волшебница!

И рассказала, как по дороге домой много думала о моих словах и, придя, сказала дочери все, что я посоветовала: что она любит ее любую, что дочь у нее умница, что она большая и хорошая девочка, что она уже выросла и сама может решать — чистить ли ей зубы. Что, конечно же, маме нравится, когда она чистая, и зубки чистые, и от нее так вкусно пахнет. Но она больше не будет ее заставлять. Действительно, она уже сама может решить, что ей делать со своими зубками — заботиться о них или нет.

— Я ей все сказала и пошла на кухню готовить ужин. И она, представляете, вдруг приходит ко мне и говорит: «Мама, а ты понюхай, как от меня пахнет!» И рот открывает, чтобы я почувствовала запах зубной пасты. И я так обрадовалась, так ее похвалила, какая она умница, как вкусно пахнет и как зубки сверкают от чистоты!

Женщина помолчала, потом сказала:

— Она сама, без моего напоминания почистила их перед сном. И сама почистила их утром, и ко мне опять прибежала похвастаться — как вкусно от нее пахнет… Вы — волшебница, — опять сказала она, качая головой. — Я с ней два года билась, а тут — такой эффект!

Я только рассмеялась в ответ и сказала, что я тут совершенно ни при чем. Волшебницей стала она. Раньше она была воюющей мамой, потому и получала такой воинственный «эффект». А когда стала понимающей и доброй, уважающей личность ребенка, то и в ответ получила понимание и доброту дочери.

Это действительно удивительный факт: когда мы направлены на высокую, большую цель воспитания — маленькие цели как бы начинают сами реализовываться. Потому что ребенок сам начинает хотеть достичь эти маленькие цели. Он сам выбирает их достигать. И наша вера в его личность помогает ему делать правильные выборы.

Любить ребенка: выражать свою любовь

Если бы я спросила тебя — любишь ли ты своего ребенка, ты бы удивился — какой странный вопрос! Для каждого родителя совершенно естественно, что он любит своего ребенка.

Но почему наши дети так часто не уверены в том, что их любят, что они нужны, что они интересны? (Как часто я слышала это от детей: я им не нужен, им — не до меня!)

Потому что саму любовь, любовь в чистом виде, мы проявляем крайне редко. Потому что мы забываем о том, что любовь — это чувства, и чтобы их ощутить — их надо выражать!

Пока наши дети были малышами — мы выражали им много чувств. Мы обнимали их и целовали, брали на руки, гладили, ласкали. Потом, с ростом ребенка, этот телесный канал выражения наших чувств исчезает. Теперь они знают о любви только из наших вопросов — сдержанных и торопливых: «Ты поел? Ты не заболел?»

— Ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех! — говорит мама ребенку. Ребенок говорит — знаю! Но он не чувствует этой любви! И наши дети должны чувствовать нашу любовь, а не знать о ней!

Как ты думаешь, чувствует ли твой ребенок твою любовь? Уверен ли он в твоей любви — или твоя любовь переменна — то она есть, то ее нет? Выражаешь ли ты свои чувства ребенку? Как ты это делаешь?

Ребенок видит любовь, чувства родителей — в первую очередь в их взглядах. Но для этого нужно хотя бы иногда смотреть на наших детей!

Однажды я попала в удивительную ситуацию. Моими соседями в плацкартном вагоне была семья — мама, папа и трое детей — четырехлетняя девочка, шестилетний мальчик и годовалый малыш.

— Людям не нравится, когда столько детей! — ответили они мне на мои слова — как редко встречаешь семью с тремя детьми. — Когда нам приходится ехать на поезде — вечно все недовольны! Столько в людях злости просыпается, все нас с нашими детьми прямо ненавидят! — сказали они мне, и я удивилась этим словам. Конечно — трое маленьких детей в вагоне — это хлопотно и шумно, но ненавидеть? Злиться? За что?

Я очень быстро поняла, за что. И поняла, почему их не любят. И не будь я уже достаточно принимающим и терпимым человеком, я, наверное, тоже бы перешла к непринятию, даже к ненависти. Потому что это был настоящий сумасшедший дом! Никогда прежде я не видела ничего подобного, хотя много общалась, работала с детьми и их родителями.

Это были сумасшедшие дети, постоянно ноющие и орущие, постоянно дергающие родителей, и если учесть, что их было трое, рев, ор, нытье, крики, вопли не прекращались ни на минуту.

Один орет на руках у мамы, другой орет с верхней полки, требуя, чтобы его сняли, третья плачет, потому что упала… Один клянчит, чтобы ему дали сок, другая тянет за руку в туалет, третий просто орет… И все это одновременно или попеременно, но постоянно…

Я сначала даже не могла понять толком, почему, отчего трое маленьких детей, в чьей Божественной сути, чистоте, «хорошести» я не сомневалась, — превратились в троих злобных чудовищ, которые довели не только родителей, но и весь вагон. Потому что люди в вагоне — это было видно по их лицам, по их репликам — осуждали этих родителей и их несносных детей, были недовольны. И та злость, даже ненависть, о которой говорили эти молодые родители — была видна, просто чувствовалась (особенно к вечеру, часов через шесть такого вот «сумасшедшего» пути!).