Книга Их последняя встреча - Анита Шрив

— В следующий раз возьму с собой косынку, — говорит он. — Будет лежать у меня в бардачке.

Ее воодушевляет его предположение о том, что будет следующий раз.

Линда словно не ела много лет. Она съедает свой гамбургер и картошку, его чизбургер, выпивает оба молочных коктейля и впервые становится свидетелем того, как Томас едва прикасается к еде, что увидит еще десятки раз.

— Ты не голоден? — спрашивает она.

— Да нет. Ешь ты.

Она с благодарностью ест. Дома никогда не бывает достаточно еды.

— Я знаю Майкла. Мы вместе играем в хоккей, — произносит Томас.

«Школьная команда по хоккею 2,3».

— Вы уже играете? — интересуется она.

— Еще нет. Скоро начинаем. Но Майкла я часто вижу.

— У тебя есть двоюродные братья или сестры? — легкомысленно спрашивает она.

— Только двое.

— Дай-ка попробую угадать. Ты из епископальной церкви.

— На самом деле ни из какой. Почему ты не живешь с родителями? С ними что-то случилось?

— Мать умерла, — говорит она, вымазывая кетчуп булочкой. — Автобусная авария. После этого отец вроде как исчез.

— Разбитое сердце?

— Не совсем.

— Прости.

— Это было давно.

Он спрашивает, не хочет ли она еще чего-нибудь съесть.

— Нет, — отвечает она. — Наелась до отвала. Где ты живешь?

— На Аллертон Хилл.

— Я так и думала.

Он смотрит в сторону.

— Мы проезжали твой дом?

— Да.

— Почему ты не показал мне?

— Не знаю. — Он пожимает плечами.

Позже он говорит:

— Я хочу быть писателем.

Это первый случай из сотни последующих, когда Линде кто-то говорит, что он или она хочет быть писателем. И поскольку это первый раз, она верит.

— Думаю, драматургом, — добавляет он. — Ты читала О’Нила?[63]

Она читала Юджина О’Нила. Иезуитский священник в католической школе для девочек заставил класс читать «Долгое путешествие в ночь», надеясь, что некоторые девочки могут узнать в персонажах пьесы свои семьи.

— Конечно, — говорит она.

— Отрицание и безответственность.

Она кивает.

— Туман. Уничтожение тумана.

— Стирание прошлого.

— Правильно! — восклицает он взволнованно. — Точно.

Он сидит за столом боком, вытянув длинные ноги.

— Ты уже написала свою письменную работу?

— Боже, нет, — вспоминает она.

— Можно, я позже почитаю тебе Китса?

— Китса?

Время от времени, мимо проходят знакомые ребята Томаса и ударяют его по ноге или стучат костяшками пальцев по пластмассовому покрытию стола. При этом парни не произносят ни слова, но рассматривают Линду. Это что-то вроде пантомимы.

В другом конце помещения Линда узнает Донни Т. Он попивает кока-колу и внимательно смотрит на нее. Возненавидит ли он ее за то, что она доказала его неправоту? Да, думает она, возненавидит.

Девчонки за столом в центре тоже наблюдают за Линдой. Потом они поворачиваются к своим спутникам и что-то обсуждают — очевидно, Линду. Она замечает их идеальные локоны, их юбки, нейлоновые чулки, легкие кожаные туфли.

Когда они выходят из кафе, Донни Т. сидит на заднем сиденье голубого «боннвиля» и считает деньги.

— Это твой друг? — спрашивает Линда Томаса.

— Да, — говорит Томас. — Думаю, да.

— Почему он считает деньги?

— Тебе лучше не знать.

Томас останавливает машину на пляже за покинутым коттеджем. Он протягивает руку на заднее сиденье и берет книгу, на которой написано просто: «Китс». Линда решает, что не будет притворяться, будто ей нравятся какие-то конкретные стихи, если Китс ей действительно не понравится. Томас читает ей, голосом странно глубоким и скрипучим:

Когда я боюсь, что могу перестать быть

До того, как мое перо запишет все мысли,

переполняющие мозг…

Пока он читает, она пристально смотрит на грунтовую дорогу, которая проходит через заросли песколюба и ведет к задней стене серо-голубого коттеджа, крытого гонтом. Он небольшой, двухэтажный, с полукруглым порогом и белой отделкой. Гамак, дверь-ширма, все шторы задернуты. В коттедже есть какое-то очарование бедности, и Линда думает о Великой депрессии, о которой им рассказывают сейчас на уроках истории. У задней двери стоят глиняные горшки с увядшей геранью.

Если постараться, она может увидеть темноволосую женщину в платье и переднике. Маленькую светловолосую девочку, играющую на пороге. Мужчину в белой рубашке и штанах с подтяжками. На голове у него шляпа-канотье. Не путает ли она отца с Юджином О’Нилом?

Ты все еще нетронутая невеста покоя,

Ты приемное дитя тишины и медленного времени…

С одной стороны дома в землю вбиты два столба. Между столбами натянута бельевая веревка с деревянными прищепками, которые кто-то забыл снять.

Сейчас, как никогда, кажется богатством умереть,

Прекратить жизнь в полночь безо всякой боли…

— Она была блудницей, проституткой, — говорит Линда.

— Магдалина раскаялась, — спорит Томас. — Она — христианский символ раскаяния.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я читал.

— Я мало что знаю о ней, — признается Линда, но это не совсем так.

Она присутствовала во время распятия Христа, — объясняет он. — Она первой принесла апостолам весть о Воскресении.

Линда пожимает плечами.

— Ну, раз ты так говоришь.

Письменные работы о Китсе и Вордсворте написаны. Парк аттракционов закрылся. Налетел и улетел ураган, смыв в море домики на пляже. Томас прочитал Линде «Пруфрока»[64]и отрывки из «Смерти коммивояжера»[65]. Тетя смягчилась и купила Линде одежду со скидкой в магазине, где работает. После осторожного замечания Томаса насчет чьей-то прически Линда прекратила взбивать свои волосы. Они сидят на холме, возвышающемся над Атлантическим океаном.