Книга Два талисмана - Ольга Голотвина

Барабулька крутилась вокруг и ныла:

— Да как же Дочери Рода идти куда-то без служанки? Оно как-то даже нехорошо… будто и не барышня вовсе… А я была бы такая чинная-чинная, тихая-тихая, словечка бы лишнего не проронила…

Ее госпожа усмехнулась: до чего же хочется девчонке побывать в Наррабанских Хоромах! Прямо как… как… как самой Авите!

И ведь права она! Гораздо солиднее и приличнее прийти в незнакомый дом в сопровождении служанки. А во время праздника Барабулька побудет вместе с остальными слугами, сопровождающими господ.

— Ладно, что с тобою делать, возьму. Но чур, вести себя скромно и не сплетничать обо мне в Наррабанских Хоромах! И отчисть подол, он у тебя грязью заляпан.

Как обрадовалась служанка! Как запрыгала, как захлопала в ладоши! Авита даже засомневалась: а стоит ли брать ее с собою, такую темпераментную?

Но чуть позже, когда обе спустились в трапезную, Барабулька вышагивала следом за госпожой степенно, опустив глаза.

— Мне говорили, что пиры в Наррабанских Хоромах часто начинаются под вечер и продолжаются до утра, — обратилась Авита к хозяйке «Жареной куропатки». — Если я захочу покинуть пир раньше, здесь уже могут быть закрыты двери. Как мне быть?

(Разумеется, Авита не стала уточнять, что попросту не знает: предложат ли ей остаться на пиру, будут ли считать ее гостьей — или оценят ее рисунки и распрощаются с нею).

Хозяйка с готовностью заверила ее, что кто-нибудь из слуг уляжется спать на сундуке у входной двери и обязательно проснется от самого легкого стука, так что госпожа может возвращаться в любое удобное для нее время…

И тут — завершающий штрих торжества художницы! — зазвенел дверной колокольчик. Слуга отворил дверь — и на порог ступил вчерашний Вепрь.

— Вижу, госпожа готова отправиться на прием? Вот и хорошо. Я решил предложить себя ей в попутчики.

— Благодарю моего господина, — любезно отозвалась Авита и гордо прошла к двери мимо потрясенной хозяйки и изумленных постояльцев. За нею так же гордо прошагала Барабулька, неся на локте корзиночку, где лежали несколько листов бумаги, навощенная дощечка, острая палочка для рисования и два заточенных древесных уголька.

* * *

— Ирслат отказал тебе, отец?

— Отказал, чтоб им акула подавилась! Я ведь даже не мог толком объяснить ему, зачем мне нужна ссуда. Да, верно, деньжищи большие, я тоже отказался бы их дать… Ладно, Вьямру как-нибудь обманем. А когда у нас в руках будут оба талисмана — сразу, немедленно исчезаем. На борту «Вредины».

— А «госпожа мачеха» нам не помешает?

— Она уехала к родственникам. Погостить. А когда вернется… Ну, дом ей останется, это уже неплохо, верно?

— А этот… со вторым талисманом… его мы тоже обманем?

— Нет, Бранби, это не Вьямра, за которой стоит чуть ли не все ворьё Аршмира. Его мы убьем.

* * *

Несколько точных движений тонкого древесного уголька — и на дорогой, белой, чуть шершавой бумаге для рисования возникло круглое лицо наррабанца. С первого взгляда на портрет, набросанный штрихами, становилось ясно: мужчина весьма неглуп, довольно лукав и умеет радоваться жизни.

Верши-дэр восхищенно глядел на собственное изображение.

— Отменно! Да! Это действительно горхда, «быстрая кисть». Но почему не кисть, а уголь?

— Хороший уголек для рисования купить проще, чем хорошую тушь, — без смущения объяснила Авита. — Можно и самой сделать.

Верши-дэр нашел взглядом слугу и отдал распоряжение по-наррабански. Слуга опрометью кинулся из библиотеки, где его хозяин принимал художницу.

— Сейчас здесь будут кисти и тушь… Я тоже пробовал себя в искусстве горхда, но мне и в голову не приходило, что рисовать можно тонкими кусочками угля.

— Грайанские художники используют уголь для набросков на бумаге и холсте, — объяснила Авита. — А я… я чаще всего рисую вот так.

Она обернулась к застывшей, словно статуя, Барабульке и взяла из ее корзинки навощенную дощечку и острую палочку.

«Раз-раз-раз!» — заплясала палочка по дощечке, набрасывая портрет слуги, который только что выслушивал приказ Верши-дэра. Смешной приплюснутый нос, вытаращенные от усердия глаза, впалые щеки…

— Как живой! — восхитился Верши-дэр.

Авита повернула палочку к дощечке тупым концом и небрежно стерла рисунок.

— Ну, вот, — огорчился вельможа. — А я бы его купил!

— Воск плохо сохраняет линии. Я пользуюсь дощечкой, чтобы учиться.

— А мы, наррабанцы, — сказал Верши-дэр с неожиданным мальчишеским задором, — на чем только не рисуем! Даже на человеческой коже! Приходилось ли госпоже видеть такое?

Одним движением он поднял широкий правый рукав, обнажив сильную, крепкую, не по-наррабански светлую руку.

Авита не смогла сдержать восхищенного вскрика.

Она слышала про наррабанский обычай наносить рисунки на человеческое тело. Мысль об этом была неприятна: представлялась какая-то грубая мазня на воспаленной коже.

Но эта прелесть… эта гирлянда из листьев, гроздьев и цветов, среди которых скользили змейки… Рисунок был со вкусом задуман и тонко исполнен, а змейки выглядели лукавыми и непоседливыми, они добавляли жизни в многоцветную спираль.

Дверь отворилась: слуга принес на подносе тушечницу, брусок туши, флакончик с водой, набор кистей в стаканчике и стопку прекрасной бумаги.

Авита взглянула на это богатство, как сластена — на торт. Затем накапала воду на камень тушечницы, поставила брусок вертикально и принялась круговыми движениями растирать тушь.

— Масляная сажа? — спросила она Верши-дэра. — Как блестит!

— Да, и цвет насыщенный. Я предпочитаю этот сорт, — отозвался наррабанец, опустив рукав и с одобрением глядя на умелые действия художницы.

Когда тушь была растерта, девушка вытерла пальцы о кусок ткани, поданный слугой, и не без сожаления потратила один лист на то, чтобы опробовать кисти.

Наконец художница приступила к главному. Положила перед собой чистый лист. После короткого раздумья выбрала кисть.

И возникло под этой кистью лицо чернокожего телохранителя, что все это время стоял в углу библиотеки, — верность без рассуждений, собачья верность…

— Шерх! Ну, как живой! — обрадовался Верши-дэр. — Шерх, посмотри-ка: это ты!

Хумсарец отнесся к рисунку так же, как отнесся бы к своему изображению пес, то есть безо всякого интереса. Он продолжал бдительно приглядывать за художницей и ее служанкой: не вытащат ли из рукавов кинжалы, не выдернут ли из волос отравленные шпильки?

А его хозяин свел брови, что-то обдумывая:

— Настоящий пир начнется ближе к вечеру. Пока гости — те, что съехались, — угощаются легкими закусками и тешатся музыкой, пением, плясками танцовщиц. Но все это они и раньше видели и слышали в моем доме. А «быстрая кисть» — нечто новое для них. Пойдем же!