Книга Дети погибели - Сергей Арбенин

Зуров не успел больше ничего сказать: Маков вышел из кабинета.

* * *

Адлерберг, действительно, был у себя, в Зимнем. Он не поднялся навстречу Макову, а только как-то судорожно стиснул бумагу, которую только что читал.

Маков стоял перед ним, ждал. Лицо Адлерберга побагровело, он как будто ощетинился, и в то же время – Маков почти был уверен в этом, – поджал хвост.

«Вылитый барбос!»

Министр двора, наконец, с натугой оторвался от чтения, поднял глаза и растянул губы в подобие улыбки.

– А… Лев Саввич… Что так рано?

Маков молча положил на стол свою папку.

Адлерберг с осторожностью приоткрыл её ногтем мизинца, косо глянул внутрь. Голова его ещё больше ушла в плечи, а торчавшие вверх жесткие седые волосы как-то поникли.

Прошла долгая, мучительная минута. Наконец Адлерберг не выдержал. Не поднимая глаз, он почти прошептал:

– Я не хотел… Поверьте, Лев Саввич. Я… Меня… Меня… принудили.

– Так же, как хотят «принудить» и меня? – спросил Маков почти насмешливо: на настоящую насмешку у него просто не было сил. – Вы тоже получили подобную папку с компрометирующими документами?

Адлерберг дёрнулся в кресле, но промолчал. Кровь отхлынула от его щёк.

– Так кто же вас принудил? – спросил Маков угрюмо.

Граф молчал. Щёки и уши его опять заалели.

– Давайте я вам помогу, – сказал Маков. – Дрентельн, Победоносцев, Комаров… Кто ещё? Балагуров? Толстой? Пален?

– Нет, – внезапно откликнулся Адлерберг. – Пален – нет… И Толстой…

– А государь? Государь знает об этом?

Адлерберг снова втянул голову в плечи, хотя втягивать уже было некуда: стоячий ворот мундира не давал.

– Кое-что… видимо… знает… – с усилием, с паузами выговорил граф.

– А наследник?

Адлерберг вскочил. Маков ожидал чего угодно, но только не этого: по мясистому лицу министра двора катились крупные слёзы. Граф прижал обе руки к груди:

– Бог мой! Только больше не произносите никогда этого слова!

Маков так удивился, что даже попятился.

– А что же? Слово «наследник» уже сродни слову «преступник»?

– Ах! – воскликнул Адлерберг, падая в кресло, и даже не пытаясь вытереть красные, полные слёз глаза. – Да разве вы не понимаете? Идёт борьба между двумя партиями, между законным наследником, цесаревичем Александром Александровичем, и детьми от морганатического брака Государя. Не борьба, – а война. Кровавая и беспощадная!

– Помилуйте! – сказал Маков. – Кто же об этом не знает! Меня давеча и Дрентельн на эту же тему просвещал… Но речь-то идёт о другом: о заговоре с целью покушения на жизнь Государя!

– Заговоре? – повторил Адлерберг.

Он вскочил, и снова упал в кресло.

– Заговоре… – тихо повторил он.

Снова тяжёлая пауза. Адлерберг, не поднимая глаз, произнёс почти официальным тоном:

– Лев Саввич, учитывая крайнюю деликатность вопроса… Изложите всё, что вам известно о заговоре, в письменном виде. Послезавтра я еду к Государю в Ливадию, и могу твёрдо пообещать, что ваша записка будет вручена ему лично в руки, и притом без свидетелей.

Он поднял голову. Глаза были сухими.

– Хорошо, – кивнул Маков. – Вероятно, сегодня же к вечеру… Или завтра… Лично доставлю вам на квартиру…

– Да! – встрепенулся Адлерберг. – Куда угодно: на квартиру, или сюда. Я буду ждать.

Маков почувствовал головокружение. Если и Адлерберг среди НИХ…

Впрочем, это уже неважно. Ничего уже не важно.

На ватных, негнущихся ногах Маков вышел из кабинета.

Навстречу ему попался государственный секретарь Егор Абрамович Перетц. Он остановился и что-то сказал. Маков не слышал, только заметил: лицо Перетца было участливым.

К чертям собачьим ваше участие. Всё к чертям. Остаётся только одно – повидаться с самим цесаревичем.

* * *

ПЕТЕРБУРГ. АНИЧКОВ ДВОРЕЦ.

Июнь 1879 года.

Цесаревич Александр Александрович, огромный, грузный, с не по возрасту отяжелевшим лицом, сидел с семьёй за завтраком. Впрочем, завтрак уже закончился, и Мария Фёдоровна собиралась приказать детям выходить из-за стола, но тут цесаревич в задумчивости взял серебряную вилку, и начал пальцами сворачивать её жгутом.

– Папа! Ура! – закричали дети, а наследник, одиннадцатилетний Николенька, даже захлопал в ладоши:

– Папенька! Ещё, ещё!

Александр Александрович усмехнулся в усы, – настроение у него нынче было хорошее, – взял кофейную ложечку. Положил её между пальцами. И легонько сжал. Ложечка пискнула – и сломалась.

Александр Александрович вздохнул:

– Хлипкий металл. Ломается. Иное дело наш российский пятак…

Мария Фёдоровна покачала головой и сказала ледяным голосом:

– Александр! Ты ведь знаешь, этот сервиз мне дорог. Он привезён из Дании, это подарок моего папа.

Цесаревич кивнул. Закрыл лицо ладонью, чтобы не видела супруга, подмигнул детям и сказал страшным шёпотом:

– «Подгнило что-то в Датском королевстве!»… Ну? Откуда это?

– «Гамлет», «Гамлет»! – закричал старший, Николенька.

А восьмилетний Георгий задумчиво уточнил:

– Сочинение английского господина Шакеспеаре!

Гувернантки, пришедшие за младшими детьми, прыснули. Александр Александрович улыбнулся. Мария Фёдоровна медленно поднялась. Лицо её было спокойным, но бледным. Это не предвещало ничего хорошего.

Низким голосом она произнесла:

– Эти шутки крайне неуместны и неумны. Королевство Датское процветает. Подгнило же, как всем известно, здесь, в России. И давно уже подгнило!..

Она сверкнула глазами на мужа. Муж сидел, понуро опустив голову.

– Да, дети, это была неудачная шутка, – через силу выговорил он.

Дети сразу притихли, стали выходить из-за стола. Четырёхлетняя Ксюша вдруг расплакалась, и няня, тотчас подхватив её, унесла из гостиной. Мария Фёдоровна проводила её свирепым взглядом.

– Александр! Таскать на руках четырёхлетнюю девочку…

– Ну… Она же ещё маленькая, – почти робко возразил цесаревич.

– Она уже боль-ша-я! – по слогам выговорила Мария Фёдоровна и вышла из-за стола.

Видимо, день выдался неудачным для шуток. Александр Александрович вздохнул, тяжело развернулся вместе со стулом: