Книга Покаянные сны Михаила Афанасьевича - Владимир Колганов

— А вас-то как занесло в эти края? По виду не сказать, что вы из «бывших». Ну а уж к нынешним явно не имеете никакого отношения.

— С чего бы так? — недоумеваю.

— Да вот весь какой-то неухоженный, помятый. Да и одеты не по моде.

— Вы правы. Я только что два дня как из Бутырской тюрьмы… — Не мог же я рассказать ей про Лубянку, про следователя, про наш молчаливый договор.

— За что это вас? По виду и не скажешь, по какой статье. Позвольте, угадаю… — наморщила лоб, по терла переносицу и изрекает: — Торговля женщинами или кокаин.

Да что же это?! Можно ли так говорить? В таком бесстыдстве даже чекисты меня не обвиняли. А тут на вид воспитанная, образованная женщина, и вдруг такая жуть! Я даже не нашелся что ответить.

— Ну что ж. Если не хотите говорить, настаивать не собираюсь. А все же интересно, вы наш или не наш? — Выпустив мне в лицо струю едкого дыма, она скривила тонкие губы и с явным недоверием посмотрела мне в глаза.

И как прикажете это понимать? Сначала угощают папиросой, а затем устраивают допрос. Все как положено — мы через это проходили. Что же ей сказать?

— В той, прошлой жизни я, видите ли, считался монархистом.

— Ах так! — В глазах появился интерес. — Полагаю, в Дикой дивизии Шкуро… поручик или есаул?

— Что вы! Что вы! Да какой же из меня казак? Я врач…

— Ну да! Конечно! Только докторишки не хватало. Теперь же вся Москва — сплошь бухгалтеры, врачи и адвокаты. А где нуждающейся женщине достойного мужика сыскать?

Но как же так? Чем я-то оказался недостоин? Сперва нахально запишут в сутенеры, теперь же мой мозг вообще отказывался что-либо понимать. Каким таким боком моя профессия могла отразиться на потенции мужчины? Конечно, бывают вредные производства, но чтобы подозревать в бессилии врача…

— Мадам! Не знаю, что вам и сказать. Но если требования разумные, скажем так, в приемлемых размерах, то я готов… — Сказано это было без особого энтузиазма, но вы должны меня понять.

В ответ послышался смех. Она уже откровенно издевалась. Эти ее желтые прокуренные зубы, эта лошадиная пасть… Я уже пожалел, что согласился выполнить задание. Но что мне оставалось?

— Голубчик! Вы меня превратно поняли, — пояснила дама. — Я вовсе не о том. Мне нужен человек решительный, способный в определенных обстоятельствах защитить меня… Лучше, если бывший офицер.

— Так вы о телохранителе. — Тут я и сам уже готов был рассмеяться.

— Можно и так сказать. — Дама глядела на меня и уже не улыбалась. — Так я могу рассчитывать?

— Даже и не знаю. Мадам, если отрезать руку или зашить распоротый живот…

— Скорее наоборот, — загадочно возразила дама, и тут же последовал вопрос: — Стрелять, надеюсь, еще не разучились?

— Смотря зачем и, естественно, куда. — Я уже чувствовал, что меня хотят завлечь в ловушку, и потому отбивался, как только мог, одновременно пытаясь понять, куда все это приведет в самом крайнем случае. Только бы не опять в подземную тюрьму там, на Лубянке!

Тут дверь отворилась, и в комнату вбежала взволнованная женщина. Кричит сразу, от порога:

— Фаня, я нашла!

— Не сейчас, Анюта. У нас гость, вот по-соседски забежал. Так из какой, говорите, вы квартиры?

— Да тут со двора, на четвертом этаже…

— Я слышала, — кивает Анна. — У нашего Мони новый сосед, вроде бы писатель…

— А мне говорит, что из военврачей, — проскрежетала Фаня, буравя меня взглядом.

Молчу, не зная, что сказать. Если бы не эта Анна…

— Что тут особенного? Чехов тоже из врачей. Не удивлюсь, если у них это войдет в привычку. — Анна криво усмехается. — Врачи забросят пациентов и займутся сочинительством, а безработные юристы начнут свергать правительства, обещая рай земной.

— Да уж, — хмуро замечает Фаня. — Нынешние способны всю страну пустить в распыл.

— Но как же так? — Я возражаю. — Власть надо уважать, иначе будет анархия, а там…

— Вот ведь еще один убогий! — сквозь зубы цедит Фаня и смотрит как-то очень выразительно на свою подругу. — А что, может, и его…

— Только не здесь и не сейчас. Потом, — с обворожительной улыбкой глядя мне в глаза, отвечает Анна.

О чем это они? Неужто про меня? А на языке вертится вопрос: да что ж им надо-то?

— Вам этого не понять.

Где-то я такое уже слышал…

— Так объясните! Неужели власть создана только для того, чтобы ее свергать?

— Мы за народную власть. Когда каждый сам себе хозяин. Когда трудится только на себя. Когда сам решает, где ему жить и что делать…

— А государство?

— А государство не должно мешать.

Да я бы тоже не против, чтоб не вмешивались. Но ведь бывают ситуации, когда надо людям помогать. Вот и со мной может всякое случиться.

— Должен быть естественный отбор, — поясняет Анна. — Выжить должен только самый сильный.

— Что, только один?!

— Ну, не до такой же степени…

— А все же, что будет с остальными?

— Это как получится… — Фаня криво усмехнулась и снова слишком уж выразительно глядит на Анну.

Я уже понял, что мне пора, а потому поспешил откланяться, сославшись на то, что меня ждет пациент, старый сифилитик с неоперабельной саркомой горла. Дамы, по счастью, меня не попытались удержать.

* * *

Шустер моей вылазкой оказался крайне недоволен. Выслушав доклад, он покопался в шевелюре и сказал:

— Эх! Надо было мне пойти. Уж я бы разобрался, что они там затевают.

Я возразил:

— Да какой из тебя казачий офицер! По глазам видно, что лазутчик.

— Ты-то не сразу разглядел.

— А что ты хочешь? Я по образованию врач. Теперь вроде бы писатель. В охранке никогда не служил. Но опыта вот понемногу набираюсь. Только зачем он мне?

— Как это зачем? Дело закончим, тогда станешь сочинять детективные романы.

— Ну уж нет! Этого мне только не хватало. — От Мониных слов мне стало не по себе. Да этих детективщиков в любые времена сверх всякой меры. Не мне с такими умельцами тягаться. Чтобы сменить тему, я спросил: — А на кой ляд вам сдалась эта самая Анна? И Фаня? Сначала меня на Лубянке мордовали, а теперь собираетесь взяться за милых дам?

Моня насупил брови:

— Во-первых, никто тебя не мордовал. И будь добр, не изображай бывалого зэка или защитника прав униженных и угнетенных. У тебя это скверно получается. Во-вторых, знал бы ты, сколько эти дамы натворили в прошлом дел! Обе, и Анна Пигит, и Фанни Каплан, числились в боевой организации эсэров. А познакомились на каторге. Такие, брат, дела… — И подвел итог: — Вот и приходится следить, как бы чего не натворили.