Книга Винляндия - Томас Пинчон

А хотелось ему, похоже, разговаривать о делах. Он разработал, отправил по инстанциям и уже готов был получить авторизацию на план по Дестабилизации и подрыву HP3 с финансированием из одного дискреционного фонда МП[101].

— У нас лабораторные условия, — рассуждал Бирк, — марксистское мини-государство, продукт массового восстания, мы его там не желаем, а также мы не желаем туда вторгаться — как тогда нам действовать? — Замысел его был дать им столько денег, чтобы все кинулись в драку за то, кому больше достанется. Кроме того, как настойчиво предлагал Вонд, это будет ценно как масштабная модель того, сколько может стоить разложение целой страны.

Она лежала со спутанными волосами, размазанной помадой, руки-ноги вяло раскинулись, соски торчком и, на глаз, чувствительный к инфракрасному излучению, неугасимо тлеют. Раскат грома снаружи рухнул вполне близко, и вся кожа её содрогнулась тонкой болью. Ей так хотелось прижать его к себе. Она взяла себе краткий передых в борьбе, из которого, предпочти она это, можно было б увидеть почти всё, может, и до самого конца, что она могла потерять за это — ладно, вот он, во весь рост, всем комплектом — за что? За еблю? Ещё за что-то?

На экране, метеобригада вдруг подозрительно затихла. Поначалу Френези не поняла, не пропал ли звук, но тут кто-то один нервно засмеялся, остальные следом. И ещё разок, перед тем, как неожиданно, без объявления, на экране возник проповедник с микрофоном в руке, перед огромным светящимся крестом, со стильно длинными бакенбардами и в досуговом костюме из какой-то синтетики тошнотного кирпичного оттенка.

— Похоже, мы опять в руце Исуса, — объявил он. — Грядёт день, и с верным человеком в Белом доме, у нас будет Министерство Пастыря, да и Министр Пастыря, и говорить он станет со всеми вами, по национальному вещанию, а не этот старый невежда из сосновых кущ. Нет, друзья мои, я не знаток, вторичный вихрь не опознаю, если даже он ко мне подойдёт и скажет, благословен будь брат — ах, но мне известно, как люди науки замеряют торнадо, по так называемой Шкале Интенсивности Фудзиты. Но публика, возможно сегодня это имя должно звучать как Фу-Йисус…

— Ничего, если я, э-э… — Френези дотянувшись и выключая телевизор.

— Твой математик на такое не ведётся?

Френези оттянула себе уши, и в углах глаз у неё возникли треугольники белков.

— Или ведётся? Может, он из тех слуг Божьих, чья святая миссия перечить Цезарю?

— По-моему, я это осветила на одном твоём бланков.

— Я читал, — чуть ли не запыхавшись, как мальчишка, — и весь отснятый материал тоже смотрел, но нигде ничего не заметил про его дух. А про это иногда охота послушать. Я дух его хочу, хм? А тело с удовольствием оставлю тебе.

— Ой, даже не знаю, Бирк, он как раз сможет быть твой тип.

Он снял очки, улыбнулся ей таким манером, которого она уже научилась опасаться.

— Вообще-то да, как раз он, и мне жаль, что ты об этом узнаёшь вот так. Помнишь тот последний раз, когда я велел тебе не мыться, хм? потому что я же знал, ты с ним вечером увидишься, знал, что он на тебя кинется — разве не кинулся? лизать тебе не стал, хм? конечно, я всё знаю, потому что он сам мне рассказал. Ты кончала ему на лицо, а он всё это время глотал меня.

Гомофобное чувство юмора у Бирка? Она пыталась вспомнить, так ли это случилось, и не могла… и что это он про «хочу» дух Драпа?

— Ты медиум, через которого мы с Драпом общаемся, вот и всё, этот набор отверстий, в симпатичной оправе, эта маленькая фемина, что скачет взад-вперёд с надушёнными записками, засунутыми к ней в тайные уголки.

Тогда она была чересчур молода, не понимала, что он, по его же задумке, ей предлагает, секретик власти в этом мире. Он считал, что всё дело в этом. Бирк тогда был тоже молод. Она лишь принимала это за некую притчу о его к ней чувствах, которой не очень понимала, но прикрывала непонимание распахнутым неуязвимым взглядом, практикуемым множеством детей шестидесятых, означающим чуть ли не всё на свете, полезным во множестве ситуаций, включая невежество.

Кто-то оставил рекламный магнум полусухого «Гран-Крю-де-Маскоги», сделанного из разновидности винограда «Конкорд», импортируемой из Арканзаса, в мусорной корзинке со льдом. У него почти матовый, глубоко пурпурный цвет, граничащий с ультрафиолетом, а экстрактивность сопоставима с кленовым сиропом, и сквозь тело это пузырьки, хоть и многочисленные, вынуждены всплывать медленно и, увы, незримо. Но Бирк, стремящийся быть джентльменом, поступил галантно и умудрился не подавиться своей долей, даже раз-другой тост за Драпа предложил. Она одарила его фотолампами маленькой девочки, 4800° дневной синевы, и прошептала:

— Вы поэтому друг друга убиваете, правда?

— Кто?

— Мужчины. Потому что не способны друг друга любить.

Он медленно покачал головой.

— Снова в молоко — ты никогда этого хипповьего говна не преодолеешь, верно.

— А в яблочко я попала, — довершила она мысль, — вот в чём: вы предпочитаете это делать, вбивая разные штуки в тела друг друга.

— Надеюсь, это у тебя проказливый взгляд.

— Так на тебя нечасто смотрят, да?

— На этот «завис» тебя подсаживает Атман, ты слишком взрослая уже, чтоб самой быть такой умничкой.

Она улыбнулась и подняла бокал.

— Ты всё понял, просто «медиум», входит в эти четыре дырки, выходит из этой одной. Эй, а ещё давай не забудем про ноздри, э?

Они поваландались по номеру, на и вне водяной постели, обвиноградились больше, чем напились, а Бирк так и не оставил в покое тему Драпа. Снаружи, за плотными прорезиненными шторами, ныне уже плотным чёрным прямоугольником, по кромке подсвеченным мельчайшим проблеском несостоятельного дневного света, была буря, Событие. В аккурат когда она уже подумала, что они надёжно угнездились в центре Америки, — в воздухе зазвучало такое, чего они и вообразить не могли, заревело так низко, как никакой реактивный ВВС с Тинкера б не смог, по крыше нежидко залязгало так, как могла только саранча из казней. Френези подошла к окну и отодвинула шторину как раз поглядеть. От вида чёрных катящих туч у неё перехватило дыхание — на Земле она такого неба никогда не наблюдала, даже под ЛСД. Без предупреждения, всё вокруг вдруг обширно запульсировало светом, брюхи и края огромных туч пошло пробивать электрической синевой, а время от времени, посреди расселин черноты, и кошмарным бесповоротным багрянцем. В последнем свете за окном, достаточно близко, разглядеть можно, облачный рукав, кончиком своим пока не касаясь земли, медленно раскачивался, обдумывая, словно бы выбирая под собою мишень. Она раздвинула шторы, дав сабле света из патио, который только что зажёгся, пасть на кровать, где Бирк лежал, прикрыв предплечьями глаза, в носках.

— Ты ж можешь сообразить, правда? — воскликнул он, покрывая грохот смертегула снаружи, — ты ж во всём остальном такая умница, почему этого не видишь? Твой молодой человек мешает. Нам мешает. — Спокойно до того, чтоб отразилось почтение, искренность.