Книга Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

— Что ж, весьма печально, если люди сплетничают. Мистер Кроли не сказал мне ни единого слова, какого с таким же успехом не мог бы сказать любой другой женщине.

— И тем не менее, дорогая.

— Ах, папа, да оставь же ты эту чушь.

При всем раздражении, с которым мисс Марджорибэнкс бросила эти слова — у нее даже щеки раскраснелись, — им обоим, дочери и отцу, было ясно, что так просто этот разговор не оборвешь. Амелия налила себе еще чашку чаю, положила на тарелку недоеденный тост и задумалась, какие бы еще найти оправдания.

— Сплетничать дурно, особенно если подумать о положении мистера Кроли, — заговорила она. — Он из тех мужчин, за которого любая девушка была бы счастлива выйти замуж. Пусть он пока только викарий, но ведь колледж окончил и ценят его, как я слышала, высоко; говорят, граф — его кузен и всегда готов ему помочь.

— У кузена не больше возможностей, чем у тебя, дорогая.

— Ну что ты такое говоришь, папа! Как будто граф не может ничего сделать для брата — если захочет, конечно.

Услышав это, мистер Марджорибэнкс в глубине души понял: его дочь собирается-таки выйти за мистера Кроли. Но в открытую говорить о своей догадке воздержался. Он просто заметил, ничуть не покривив при этом душой, что, с его точки зрения, мистер Кроли — весьма способный молодой священнослужитель, который очень много делает для своей паствы. На этом беседа за завтраком окончилась, настоятель удалился к себе в кабинет, а его дочь — на кухню, где примерно полчаса поговорила с кухаркой, но, боюсь, никакой радости молодой женщине это не доставило.

Мистер Марджорибэнкс был, в согласии с собственными представлениями о чести и достоинстве, человеком благородным. Он понимал, что должен навести справки о возможном претенденте на руку своей дочери. В то же время достаточно честен, чтобы признать: главное возражение против любого брачного союза Амелии — его собственный комфорт. При всем аскетизме настоятелю очень нравилось, когда дочь наливает ему чай, приносит шлепанцы, ругает слуг; хотя и чаем, и шлепанцами могли заняться и другие, он считал, что не будет в этих маленьких услугах той душевности, какую вкладывает в них Амелия. Менее благородный человек придумал бы что-нибудь, но это претило натуре настоятеля. Поэтому, сняв с полки, висевшей прямо над письменным столом, церковный справочник, он открыл его на нужном месте. Там говорилось — это и так легко предположить, — что мистер Кроли вышел из хорошей семьи, закончил с отличием Оксфорд, получил в одном из колледжей стипендию младшего научного сотрудника и вообще являет собой образец во всем. И все-таки кое-что мистера Марджорибэнкса не удовлетворило. Он со вздохом отложил справочник. Его не оставляло ощущение — поскольку речь шла о мистере Кроли, его визитах в Эли, его кузене-графе, — будто с ним ведут некую игру и слегка переигрывают при этом. Однако додумать эту мысль ему не удалось — пришел посетитель, один из многих, ждавших встречи с мистером Марджорибэнксом в его рабочее время. Это был преподобный Далримпл, служивший, по стечению обстоятельств, в приходе на востоке графства, всего в десятке миль от места, где служил мистер Кроли. Это заставило настоятеля принять мистера Далримпла с особой сердечностью. Выслушав проблему священника и быстро решив его дело, настоятель спросил:

— Скажите, преподобный, а что вы думаете о своем соседе мистере Кроли?

— Кроли из Лоуэр-Истона? Чрезвычайно обаятельный молодой человек, на мой взгляд. Насколько я понимаю, вас можно поздравить, настоятель?

— Поздравить? С чем, позвольте поинтересоваться?

Наверное, даже епископа привел бы в содрогание взгляд, брошенный мистером Марджорибэнксом на гостя. А поскольку тот был не епископом, а всего лишь приходским священником с окладом четыреста фунтов в год, то вид у него сделался такой, будто он сквозь землю готов провалиться.

— Извините, настоятель, если я что-то не так сказал. Но, говорят, помолвка состоялась.

— Не было никакой помолвки, мистер Далримпл, и вы меня чрезвычайно обяжете, если не станете более возвращаться к этой теме.

— Конечно-конечно. Как скажете, настоятель.

Тут мистер Марджорибэнкс понял, что проявил бестактность, и настоятели не говорят так со священнослужителями своей епархии, и вообще джентльмены так себя не ведут. Ему стало стыдно. Захотелось остаться одному со своими обидами и печалями, которые теперь распространялись и на дочь, и на мистера Кроли, и на местных сплетников, но у дальнего конца стола все еще робко сидел мистер Далримпл, и настоятель лишь наигранно всплеснул руками:

— Вы должны меня извинить, мистер Далримпл, не следовало мне, конечно, говорить в таком тоне. — Настоятель, как истинный дипломат, ведя беседу или спор, обычно умел добиться желаемого, но на сей раз с трудом подбирал слова. — То есть я хочу сказать… — Он запнулся. Мистер Далримпл по-прежнему не сводил с него глаз. — Мы говорили о мистере Кроли.

Мистер Далримпл тоже был в своем роде дипломатом, и к тому же нельзя сказать, что он испытывал большую любовь к мистеру Кроли.

— Весьма обаятельный молодой человек, — повторил он. — И в приходе его ценят. По-моему, он в последнее время сблизился с мистером Дикси.

— Дикси?

— Мистером Дикси из Истон-Холла.

— Ах, ну да, конечно, мистер Дикси, — сказал настоятель, немало наслышанный о Дикси, причем в том смысле, который чести этому господину не делал. — Ну что же, обаятельный так обаятельный. А теперь позвольте узнать, что вы думаете по поводу больницы?

Мистеру Далримплу достало сообразительности, чтобы понять, чего от него ждут, и он высказал свое мнение. Мистер Марджорибэнкс внимательно выслушал его, и беседа их закончилась куда более мирно, чем началась.

Миссис Браунинг

Для передачи мисс А. Марджорибэнкс.

Уимпол-стрит, 18

Лондон

Дорогая мисс Марджорибэнкс!

Во время нашей последней встречи вы весьма любезно заметили, что я могу способствовать вашему более приятному времяпрепровождению в столице, рассказав о событиях, случившихся в ваше отсутствие. Боюсь, однако, поразвлечь-то мне вас как раз особенно нечем, ибо жизнь наша на редкость монотонна. Например, нынче утром я читал проповедь по Книге Исайи трем десяткам полусонных мужланов, сопровождавших мою речь мерным храпом, затем вернулся домой и съел весьма невкусный и скудный обед — его и обедом-то назвать трудно. Провел занятие в воскресной школе, во время которого мои юные слушатели насыщались не столько мудростью, сколько — тайком — яблоками. Или я ошибаюсь и у вас в Лондоне такая же скука, как и у нас в сельской глуши? Неужели высокая лондонская паства спит в церкви с открытыми ртами, толпится у выхода, стараясь как можно быстрее залезть в фургон, и торопится домой, чтобы проглотить кусок жирной свинины с пастернаком, ведь других овощей в это время года не найдешь? Сомневаюсь что-то.

Все же у нас не только скука и унылые, одинокие будни. Например, вчера я обедал с мистером Дикси, о котором, помнится, рассказывал вам. Мистер Дикси живет в трех милях отсюда, в Истон-Холле; по-моему, вы там не бывали: просторный дом, только в уходе нуждается, особенно интерьер. Учитывая женскую страсть к точности при описании внешности джентльмена, его поведения и так далее, я понимаю, что следовало бы дать о нем представление, только, боюсь, у меня это не получится. Мистер Дикси — высокий худощавый мужчина лет шестидесяти, при ходьбе заметно сутулится, волосы, особенно у висков, седые, но, в общем, бодр и энергичен. Обязателен, приятен в общении, хотя несколько грубоват, что, наверное, является следствием замкнутой жизни. С женщинами, насколько я могу судить, он почти не встречается. Главный интерес мистера Дикси — естественная история. Его кабинет, где он меня не раз принимал, чрезвычайно напоминает лавку, торгующую чучелами. Боишься руку опустить — слишком велик риск на что-нибудь наткнуться.