Книга Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп

Аньес закуталась в прекрасное манто, подбитое мехом выдры, и сбросила шерстяные вязаные башмачки, подумав, что Матильда, которой было полтора года, сможет их носить через несколько лет, если Господь оставит ее в живых.

Аньес спустилась по винтовой лестнице, ведущей в просторный общий зал. Казалось, все исчезло, кроме эха ее шагов по ледяным темным плитам.

В часовне ее ждала Сивилла, которую Аньес приютила несколько месяцев назад, поскольку беременность, наступившая в результате изнасилования, роднила бедную девушку с ней самой. Сивилла, изможденная, посиневшая от холода, лишений и страха. Тонкая рубашка доходила ей до самых щиколоток, вздуваясь на животе. Роды приближались. Сивилла радовалась, что вскоре соединится с чистотой, которая была ее единственной страстью. Улыбаясь в экстазе, она пообещала:

— Смерть будет легкой, мадам. Мы проникнем в Свет. Вы боитесь?

— Замолчи, Сивилла.

Они подошли к алтарю. Аньес сняла манто, потом расстегнула тонкий кожаный поясок, завязанный под грудью, чтобы скрыть округлившийся живот. Вдруг она перестала что-либо чувствовать. Но через несколько мгновений из-за ледяного холода на ее глаза навернулись слезы. Она устремила взгляд на расписанное деревянное распятие, затем упала на колени, схватившись руками за живот. Смерть быстро забрала Сивиллу. Однако до самого последнего вздоха молоденькая девушка повторяла: Adoramus te, christe1. Adoramus te, christe.

Но вот Аньес покачнулась. Ледяные камни приняли ее без малейшего сострадания. Она сложила руки крест-накрест, ожидая конца. Она молилась за Матильду, повторяя, что грешила вопреки своему телу и духу и поэтому не заслуживала прощения. Она молила, чтобы проклятие обрушилось только на нее одну. Постепенно сознание покидало ее. И вдруг прозвучал властный голос, приказывавший ей встать, жить. Жизель, ее старая кормилица.

Жизель прижалась к ней, заставив Аньес вернуться в тот мир, который внушал ей такой ужас.

Сивилла умерла. Девочка, которую она носила в себе, тоже. Но менее чем через час родилась Клеманc.

Если бы Клеманc была мальчиком, Аньес, несомненно, пренебрегла бы слухами, объявив ребенка посмертным наследником Гуго де Суарси. Это не было бы обманом в прямом смысле слова. Но вторая дочь ничего не меняла в судьбе вдовы, не имевшей сыновей. К тому же незаконнорожденный плод ставил под угрозу вдовье наследство, которые у Аньес могли отнять, если будут получены свидетельства ее недостойного поведения. И Эд сделал бы это с великой радостью.

От гнетущей и вместе с тем такой знакомой боли у Аньес подкосились ноги. Вдруг Клемане узнает, что она — дочь мадам де Суарси? Сумеет ли она простить мать за столь презренную мистификацию? Простит ли она мать за то, что та отдалила ее от себя, лишила места, положения, хотя и скромного, в обществе? Аньес приходилось столько лет лгать, терзаться угрызениями совести, а теперь она испытывала страх потерять существо, которое любила больше своей жизни.

— Мадам? Мадам, вы пугаете меня... Вы такая бледная, вы...

Настойчивый голос Леоне вырвал Аньес из ядовитой вселенной прошлого, вернув в просторный зал. Она дрожала

всем телом. Ценой колоссальных усилий ей удалось произнести почти нормальным голосом:

— Простите меня, рыцарь. Я погрузилась в воспоминания. А они отнюдь не радостные. И у меня нет права требовать Света, — ответила Аньес с жалкой улыбкой на губах.

— Вы правы только в одном: Света требовать бессмысленно.

Аньес не поняла, что хотел сказать рыцарь, но не осмелилась переспросить. Внезапно она почувствовала, что сейчас очень важно жить настоящим, оставить на какое-то время воспоминания, отравлявшие ей память. Уверенным тоном она продолжила:

— Я заслуживаю объяснений, рыцарь.

— Не заблуждайтесь. Я не хочу быть ни двусмысленным, ни таинственным. Я опасаюсь... Я боюсь, что из-за меня вы можете оказаться в опасности, а эта мысль мне невыносима.

— Полно, мсье! Меня пытались уничтожить, бросив в когти инквизиции. А до этого мне попытались приписать все эти гнусные убийства, когда жертвами становились монахи, эмиссары покойного святого отца. Мой платок, брошенный недалеко от одного из убитых эмиссаров. Буква «А», обнаруженная под изувеченными трупами. Разумеется, все это козни служанки.

— Буква «А»? О... Эту букву выводили эмиссары. Она не имеет ничего общего ни с вашим, ни с каким-либо другим именем. Это первая буква слова apocalipsis.

— Апокалипсис?

— Но не в том смысле, в каком мы его понимаем. Откровение, пришествие, озарение. Возрождение. Начало новой вселенной.

— Какое возрождение? Какая вселенная?

— Вы требуете от меня описания? Но у меня его нет. Надежда.

Аньес рассердилась и решила напомнить:

— Вы обязаны мне, мсье. Откровенность за откровенность. Можете не сомневаться, мне откровенность далась нелегко.

Аньес ясно почувствовала, что между ними возникло препятствие. Рыцарь, положа руку на сердце, поклонился:

— К вашим услугам, мадам.

— Что означает стертая фраза, буквы которой переписал Клеман? — Аньес подняла руку, не дав Леоне возможности возразить. — Помилосердствуйте, рыцарь. Не думайте, что ваша «прискорбная забывчивость» послужила для меня убедительным объяснением. Что означает эта фраза?

То, что Аньес заинтересовалась этим основополагающим элементом, в очередной раз послужило Леоне доказательством, что она унаследовала пророческий дар, передававшийся в его семье по женской линии. Он отбросил последние сомнения:

— «Потомство передается по женской линии. От одной из них возродится другая кровь. Ее дочери увековечат ее».

Ледяная волна накрыла Аньес. Как много всего наконец прояснилось! Ее недавний обман, когда она позволила Леоне поверить, будто Клеман был ее сыном, нашел себе оправдание, равно как и ее неожиданное требование вырвать страницу с именем Клемана из регистрационной книги. Едва слышно Аньес спросила:

— Как вы думаете, о каком потомстве идет речь? О какой крови?

— Об этом я не скажу даже под пыткой, мадам. Тем более вам, несмотря на бесконечную любовь, связывающую мою душу с вашей. Не настаивайте, умоляю вас. Я отказываюсь лгать вам.

Сказав это, рыцарь вышел, вернее, выбежал, даже не откланявшись. Мысль, что после посещения командорства он может навсегда исчезнуть из ее жизни так же стремительно, как ворвался в нее, ошеломила Аньес. Что связало их? Что было таким важным, жизненным, как ей казалось?

Лауды* еще не начались, когда им оседлали лошадей.

Аньес на минуту задержала Клемана для короткого разговора. Она говорила таким настойчивым, требовательным тоном, что Клеман удивился. Ни под каким предлогом рыцарь де Леоне не должен был догадаться, что на самом деле Клеман был девочкой. Аньес нервно добавила: