Книга Чувство моря - Улья Нова

на бабушкиной кухне детства. Тогда почти в любом кухонном гарнитуре был узкий шкаф от пола до потолка, его называли колонкой. У колонки были узкие дверцы, их распахнутые створки придавали шкафу сходство с готическим собором. Бабушкина колонка была серо-голубого цвета, в неразличимую крапинку. Внутри – пять полок, застеленных старой клеенкой. Если послюнявить палец и провести по любой из полок, под клеенкой, на пальце оказались бы хлебные крошки, крупинки соли, сахара, перца и порошок какао из зеленых советских пачек. А еще – случайное зернышко желатина. Неуловимая поземка просыпанной муки. Медная горчинка позабытой копейки. Это и было привкусом бога. Почти абсолютным доказательством его существования.

Бог таился на каждой из полок колонки. Скрывался в трещине деревянной солонки с потемневшим рисунком. Особенно отчетливо бог прятался в фарфоровой сахарнице без крышки. В шершавом месте откола ручки сахарницы бог существовал как никогда, простираясь на многие световые годы вселенной, нанизывал ее на себя, совершенно не пытаясь влиять. Еще бог был в конфетнице, состоявшей из хрустальной вазы и скрипучей медной оправы с пятью ножками. Эта медная оправа конфетницы была венцом бога, его пятиконечной короной, в одном из лучей которой скрывался скатанный в трубочку фантик конфеты «Коровка».

Бог присутствовал среди чашек и блюдец бабушкиного чайного сервиза, таивших на боках отпечатки пальцев соседей, почтальонши, водопроводчика, врача из поликлиники. Бог прятался на верхней полке колонки, среди жестяных банок с гречкой и вермишелью, за пакетом с сухарями и бумажным кульком с лекарственным чаем.

В следующем году мне придется начать поиски снова. Бог, как всегда, будет скрываться там, где его меньше всего ожидаешь. Возможно, он затаится в темном углу дачного чердака. Или притихнет в просторном номере приморского отеля, закатившись под одно из кресел. Или притаится в багажном отделении плацкарта Москва – Петербург. Или укроется в случайном, чужом, совершенно равнодушном ко мне человеке. Или свернется в бабочке-махаоне, возле загородного шоссе, по которому я буду мчаться в магазин на велосипеде. Но и в следующем феврале я обязательно постараюсь найти его снова. Чтобы весна наступила. Чтобы жить дальше.

На черный день

Он топтался на пороге, тяжело дышал, щедро распространял вокруг запахи солярки и машинного масла. Худой, небритый, со скорбным лицом. С детским чемоданчиком в руке. «Пропустите. По распоряжению ДЭЗа поручено проверить исправность шлангов и труб».

Минуту спустя низкорослый и ломкий дядя Леня пытался отодвинуть холодильник, чтобы рассмотреть газовый шланг. Холодильник уперся, врос в угол, унижая упрямством слабого и неловкого человека. Дядя Леня поднатужился, подналег, помянул мать. Вытер рукавом пот со лба. От усилий лицо его стало серым. Тогда я все же вмешалась, подтолкнула со стороны подоконника, и скоро мы сумели сдвинуть холодильник с места. От непосильной работы на морщинистом лбу дяди Лени проступил обильный урожай капель. Еще через две минуты, бесцветно огласив приговор газовому шлангу, призвав поменять его в ближайшие дни, дядя Леня не нашел в себе сил отказаться от чая с баранками. Он упал на табурет, звучно отхлебнул чай, поспешно плюхнул в чашку три ложки сахара, схватил баранку узловатыми пальцами с самодельными наколками в виде перстней. Хрустнул кулаком и стал стыдливо запихивать в рот осколки пресного мучного изделия. Отвел глаза к стене, стесняясь застиранной спецовки, немытых рук и голода. Потом, в награду за отдых и угощение, дядя Леня посчитал необходимым немного рассказать о своей жизни.

Пил беспробудно, со школы. В седьмом классе начал и больше никогда в этом деле не знал края. Жена уходила, потом возвращалась, все надеялась, что он осилит. Но образумиться не сумел. Закончилось у женщины терпение, дошло до развода. Так же точно жил один, без семьи: работал и пил, пил и работал. Без выходных, круглые сутки. Годы утекали. Сменялись времена. Бывало, не успеешь очухаться от Нового года, глядь, уже следующий надо справлять. И опять пить беспробудно. Вот так вся жизнь и прошла. Но под старость снова сошлись с женой. Не нашла она себе никого лучше. Все потому, что руки золотые. И еще – никогда голос на нее не повышал. Этим и сумел отличиться от многих. Даже дачку недавно купили на севере, по Ленинградскому шоссе. Ничего особенного: квадрат земли, сруб будущей бани. Можно сарай приткнуть и посадить деревья. Но денег на строительство сейчас нет.

Прошлой весной долго снег не таял, весь апрель держался, стало невмоготу, попробовал взяться за старое. Одним словом, запил. Приложился, как бывало, не рассчитав возможностей, ну и загремел в больницу с первым инфарктом. Еле-еле выкарабкался из этого переплета. Тут уж стало совсем не до рюмки. А как трудно сразу сделалось работать и жить. Еле-еле, по стеночке, выходил на проверки шлангов, на починку газовых плит. Все время темнело в глазах, пот холодный прошибал, язык немел, и пальцы ног отнимались. Сил навсегда сделалось на исходе, а вот это ни в коем случае нельзя. Когда силы утрачены, когда сдает человек, значит, будут часто встречаться на его пути трудности, начнет жизнь и ее происшествия планомерно сживать со света. Это такое правило, оно всегда и со всеми случается.

Вот, к примеру, в августе. Пришел на вызов. Вон туда, в соседний дом. Пока шел еле-еле, с валидолом за щекой, взорвалась у них газовая плита. Пока шел, грянул взрыв на всю округу. Хорошо, значит, что так медленно шел. Вместо кухонной стены и окна зияла у них на всю округу обгорелая черная дыра, повсюду под окнами тряпки валялись, пакеты, стекло, мусор. И дым, горький, щипал горло и глаза. Милиция мигала возле подъезда. «Скорая» крутилась вокруг дома. По всему подъезду растеклась гарь. Два трупа нашли в квартире: задохнулась в коридоре старуха, столетняя бабка, и еще совсем напрочь погорел алкаш. Это так его соседи назвали. А человек, может быть, пил от горя. Как вошел к ним туда в подъезд, снова пот прошиб, в глазах потемнело, а в сердце заскулила собака. И потом завыла эта псина во весь голос. Так загремел в больницу во второй раз, с предынфарктным. Потому что, запомни на всю жизнь, всегда надо быть в силах, иметь их в запасе, хотя бы немного, на черный день. Тогда и неприятности отступятся, тогда и выпить не потянет, и белый свет, нравишься ты ему или не нравишься, как миленький будет тебя носить.

Многозначительно помолчав, дядя Леня упрятал в карман три баранки про запас, на черный день. И понуро направился дальше, к соседке, проверять исправность шлангов и газовых плит. После