Книга Грехи и погрешности - Алексей Владимирович Баев

из внутреннего кармана куртки плоскую походную фляжку и, отвинтив крышку, сделал небольшой глоток. Потом еще один. И еще.

* * *

Выписали Вальку аккурат перед самым Новым годом. Хотели в детдом отдать, да только парню, пока лежал, пятнадцать стукнуло. Сказал, что в совхоз работать пойдёт. А что – семилетка за плечами есть, имеет право. В больнице повздыхали только, но куда деваться? Имеет. Вошли в положение. Отдали списанные телогрейку, ватные штаны, шапку и валенки, в перелатанную котомку еды сложили аж на неделю – тушёнку, крупу, сахар. Главврач напоследок деньги вручил, завёрнутые в газету, – собрали, мол, со всех, кто к чужой беде неравнодушен.

Вот так он, добравшись до села на перекладных, и брел печальный по оживленным андреевским улицам. Шёл медленно к своему дому, холодному и пустому. Изредка встречавшиеся знакомые пацаны радостно хлопали его по плечам, поздравляли с возвращением, о чем-то спрашивали, он тупо, на автомате отвечал, не выпуская из головы главного: надо найти проклятого вора. Найти, отнять инструмент, а самого убить. Не достойны пощады такие сволочи.

Но шли недели, месяцы и годы. Боль тупела и пряталась в душе всё глубже и глубже.

В восемнадцать призвали в армию. Отправили на Урал. Там, отслужив срочную, остался в школе прапорщиков. Попутно, в свободное время, в клубном музыкальном кружке тубу осваивал. Там и встретил прекрасную девушку, из плясуний, полную свою тёзку – Валентину Васильевну. Поженились, комнату в семейном общежитии получили. А ещё через год уехали к Волину на родину. Уж больно сильно Валентин по своей земле, по дому тосковал. Все пороги и в своём штабе, и в гарнизонном обил, пока разрешение на перевод получил. В Гремучий Дол, что в семи верстах от Андреевского. Там как раз в то время мотострелковый полк стоял.

Повезло, ничего не скажешь.

Так и прослужил двадцать лет ротным старшиной. А в отставку вышел, устроился в андреевский Дом культуры. Сперва завхозом и руководителем духового оркестра, а когда старый директор помер, так в его кресло уселся. А что? Хорошая должность, ответственная.

Всё б было замечательно, да вот только Валентина долго забеременеть не могла. Ладно б бесплодной её признали, так нет же, всё в порядке. И Валентин здоров как бык. Ну, натурально извелись. Больницы, санатории с лечебными водами, бабки-знахарки – везде побывали, все средства перепробовали. Но видимо, каждому свой срок. Леночка долгожданная на свет Божий явилась, когда Волиным уж за сорок перевалило. Валентин, жену с дочкой из роддома забрав, тотчас и со службы ушел. Чтоб к семье поближе быть. А ну, какая помощь срочно понадобится. В своём доме жить – не в городской квартире, забот выше крыши. Тут тебе ни воды из крана, ни радиаторов, тепло источающих, под окнами. Но разве ж счастье в кранах с радиаторами?!

Ленка росла девкой шустрой. С подружками не водилась, всё с ребятами. И на рыбалку бегала, и штабы на деревьях строила, и на велосипеде, от пропавшей без вести тётки оставшемся, гоняла. Вечно вся в синяках и ссадинах, грязная и оборванная с прогулки возвращалась. То подерётся с кем, то с дерева загремит. Один раз даже руку сломала, показывая пацанам, как ловко она сальто крутит, с сарая в сугроб прыгая.

Валентина только головой неодобрительно качала, да руки в стороны разводила, когда в школу за очередное разбитое стекло вызывали. Мол, а я что могу поделать? И в угол ставим, и беседы ведём. Отец, бывает, и вожжами к мягкому месту прикладывается. Да только без толку. Волина. Фамилии исстари не просто так давали. Должно быть, предки разбоем жили. А кровь никаким воспитанием не переменишь. Вот и терпим. Ждём. Повзрослеет, авось успокоится.

Директор возражал. Правда, не слишком настойчиво. Волиных знал прекрасно. И покойного деда Ленкиного помнил, дядьку Василия, балагура и пьяницу, мужика бесстрашного и отчаянного.

Ленка ж тем временем новое увлечение нашла. Повадилась на чердак, где хламу всякого за годы накопилось – целые горы. То таз расплющенный откопает, «богатырский» щит из него сделает, то керосинку – чуть избу тогда не спалила.

Вот тут-то и вспомнилась Валентину Васильевичу заветная вещица, в холстину завёрнутая, да как раз на чердаке и припрятанная. Взял он её однажды утром, пока жена с дочерью спали, да увёз на автобусе в город. В краеведческий музей хотел сдать. Даже объяснение придумал: «семейная реликвия». Да только до музея труба не добралась. В питейном заведении, куда Волин заглянул, сойдя с автобуса, чтоб выпить стаканчик винца, её и спёрли. Прислонил к стеночке возле столика, пока со встретившимся бывшим сослуживцем новостями делился, отвлёкся мыслями. А когда об инструменте вспомнил, его уж нет. И, вот удивительно, никто и не видел, как стащили. Даже буфетчица, чей острый глаз оброненный гривенник возле входной двери не пропустит.

Махнул тогда рукой Волин на пропажу, милицию звать не стал. Всё, что ни происходит, как известно, к лучшему. Бог дал – Бог взял. Главное, Ленке инструмента не видать как своих ушей. Беды не будет…

А оно вон как обернулось. Нашлась-таки проклятая труба. Но где?

И звука-то ещё извлечь у матери не вышло, Варя говорит, а давно забытая болезнь уж тут как тут.

Поверишь с такими совпадениями в семейное проклятье.

Нда…

* * *

Солнце скрылось за откуда ни возьмись набежавшими тучами. Некое подобие лодочки, вырезанное Варей, то тут, то там мелькало перед лицами расходящихся по домам гуляющих с неизменным: «Смотрите! Это я сама сделала!» Люди, кто лениво улыбался, кто отмахивался, проходили мимо без слов, и Волину чудилось, что они с внучкой попали совсем в другой мир, где больны абсолютно все. И никто не умеет говорить. Чёрная ж тоска, выпустившая свои острые когти, цеплялась за сердце всё сильнее, разрывая его, вытаскивала наружу воспоминания, а вместе с ними, что гораздо страшнее, отчаянье. И жуткую тревогу. За дочь. За внучек. За семью.

В холл из столовой, заслышав шаги вернувшихся с прогулки деда с Варей, вышла старшая внучка. Волин, искоса глянув в угол, как бы проверяя, на месте ли кофр, спросил:

– Катюш, а к маме в больницу когда пускают?

– К четырём пойдём, дед, – вместо внучки ответила Валентина Васильевна, показавшаяся следом. – Миша сказал, что ей ничего не надо, но мы, думаю, яблочек возьмём. Там железо. Для крови полезно. А отвары с настойками пока погодим, надо с врачом потолковать.

– Как скажешь, – пожал плечами Волин. – Девочки с нами пойдут?

– Я пойду, я пойду, я пойду! – заскакала вокруг него жизнерадостная Варя.