Книга Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Накануне Зосима держал тайный совет с братьями Курицыными. Дабы утихомирить соборян, решили отдать им на расправу нескольких новгородских еретиков. Никого из московских вольнодумцев, а уже тем паче близких ко двору, вовсе не упоминать. Мол, народилась та ересь в Новегороде в те поры, когда правили в нем изменники бояре во главе с Марфой Борецкой, а что владыка Геннадий за столь годов ее не углядел, так то его провинность.
Вначале все шло, как задумано.
Зосима произнес вступительную речь, назвав еретиков блудными овцами, заодно помянул и некоего пастыря, который не видит, что творится в его епархии. Потом начался допрос обвиняемых. Большинство наотрез отказались признать свою вину, и только еще не оправившийся от позорного изгнания из храма протопоп Денис покаялся в невоздержанности языка.
Все испортил неукротимый игумен псковского Немцова монастыря Захар, люто ненавидевший Геннадия Новгородского. Обведя соборян буровящим взором, начал издалека:
— Когда волхв самарянский Симон хотел купить у апостола Петра священство, то сказал ему апостол: серебро твое да будет тебе в погибель, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет в тебе чести и жребия, ибо сердце твое не право перед Богом. Покайся в грехе твоем и молись Богу: может быть, отпустит тебе помыслы сердце твоего; ибо вижу тебя, исполненного горькой желчи и неправды.
Сделав многозначительную паузу, Захар едко вопросил:
— А ведомо ли вам, судьи неправедные, что ярый гонитель наш Геннадий Новгородский заплатил две тысячи рублей за свое поставление во епископы? А сколь серебра и злата заплатили вы за свое архиерейство? Раньше несли мзду Константинопольскому патриарху, а ныне платите князьям да боярам. С попов плату взимаете за приходы! Торгуете Божьей благодатью, будто корчмари вином! — Голос монаха возвысился до крика: — Так кто тут есмь еретик? Кто нарушил апостольскую заповедь? Мы или вы? И вам ли судить тех, кто ищет истинную веру?!
Захар перевел дух, собираясь продолжить свою обличительную речь, но тут со своего места вскочил Иосиф Волоцкий.
— Затвори уста, сатанинское отродье! — грозно возопил он. — Как смеешь ты возвышать непотребный глас свой на святой Собор?!
Не спрашивая разрешения у митрополита, Иосиф широкими шагами вышел на середину палаты:
— Воззрите на них, святые отцы! Не еретики пред вами, а отступники веры Христовой! Двадцать лет уже минуло с той поры, как иудей Схария совратил их в жидовство, и двадцать лет они таили свое змеиное жало. Ни один не раскаялся, вот и здесь запираются, яко душегубы. Люди у нас просты, от явного еретика они берегутся, а как от сих аспидов уберечься, ежели они себя православными величают и в храмах служат? А потому и наказание для них одно — огонь искупительный! Всех — на костер!!
Воцарилось гробовое молчание. И вдруг звенящую тишину нарушили странные звуки. Протопоп Денис сошел с ума. Он то блеял, то лаял, то кукарекал по-петушиному, хлопая воображаемыми крыльями.
После того как бьющегося в припадке Дениса вместе с другими обвиняемыми вывели из палаты, слово взял заволжский старец Нил Сорский:
— Слыхал я, что католики в Гишпании еретиков и впрямь на кострах жгут, да токмо нам, православным, такое зверство не пригоже, ибо Господь учил милосердию. Дозволь напомнить тебе, брат Иосиф, слова Иоанна Златоуста: «Нельзя нам казнить еретиков, а побеждать их надобно токмо словом, упорных отлучать от церкви, а раскаявшихся прощать по-христиански». Я так мыслю, отцы мои, что ересь сия — расплата за наши грехи. Сначала нам самим не худо бы очиститься, а уж после других карать.
— Ты, брат Нил, потому такой милосердный, что в своем скиту едино свою душу спасаешь, — возразил Иосиф. — А мы среди людей живем и за них перед Господом в ответе. А что до слов Иоанна Златоуста, так ты худо их понял. Иоанн сказал: нельзя нам, то бишь лицам духовным, еретиков казнить. Оно и верно, на то есть мирская власть, она и должна карать отступников подобно равноапостольному императору Константину, предававшему казни тех, кто не верил в Святую Троицу. А мудрейший Фома Аквинский учил нас, что извращать религию, от которой зависит жизнь вечная, есть худшее преступление, чем подделывание денег, каковое служит нам в нашей суетной жизни. И ежели фальшивомонетчиков мирская власть справедливо наказывает смертью, то еще справедливее казнить еретиков. Ибо, как говорил святой Иероним, гниющие члены должны быть отсечены, а паршивая овца удалена из стада, чтобы весь дом, все тело и все стадо не подверглись порче, загниванию и гибели.
Лицо Иосифа стало вдохновенным, а голос зазвучал пророчески:
— Отцы мои! Царство римское девятьсот лет пребывало в православии, а как впало в ересь латынскую, так и конец ему пришел. Также и земля Русская пятьсот лет пребывала в православной вере, покуда дьявол не привел в Великий Новгород прескверного еврея. Молю вас всем сердцем: задушите сию змею, покуда она не задушила нас! Не дайте погибнуть вере православной!
…Позлащенная луна уже глядела в окна митрополичьей палаты, когда обвиняемым зачитали приговор:
— Мнози из вас святым образам поругание чинили, на святых отцов хульные речи износили, Господа нашего Иисуса Христа Сыном Божиим не звали, и все то чинили по закону жидовскому, а не по христианскому…
Всех осужденных отлучили от церкви и передали для наказания Новгородскому архиепископу Геннадию. Исключение сделали для протопопа Дениса и псковского чернеца Захара. Первого отправили в Суздаль, второго — в Галич, где оба вскоре умерли от неведомых причин.
Окончание Собора ознаменовалось третьим скандалом. Уже после того как палату покинул великий князь, так и не проронивший ни единого слова, Иосиф Волоцкий стал прилюдно обвинять митрополита Зосиму в потворстве еретикам.
— Ершей споймали, а щуки хищные на воле остались! — кричал он. — Имена их всем ведомы: дьяки Курицыны Федор да Иван, чернокнижник Мартынко Угрянин, государева невестка Елена! А кто писца Ивашку Черного упредил, чтобы он сбежать успел? Не ты ли, владыка? Уж не заодно ли ты с еретиками?
— Как смеешь?! — побагровел Зосима. — Да я тебя в узилище! На хлеб и воду!
— Смею! — бесстрашно отвечал Иосиф. — За веру нашу православную рад буду не токмо
