Книга Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде

Все как один твердили, что, несмотря на общее мнение, Иван Немеле стал сторонником радикализма уже давно. Еще находясь в Мали, он участвовал в убийстве важного деятеля, главы национальной милиции. И, раз ему пришлось бежать из страны, значит, там ему грозили куда более серьезные неприятности. Какие именно? Это пока не выяснено, но расследование продолжается. Вот так Иван Немеле превратился вдруг в отъявленного преступника.

Однажды вечером Стелла Номаль неожиданно вошла в гостиную к Моне, где та вязала распашонку для своего четвертого внука, родившегося буквально на днях. Девушка упала в кресло и разразилась слезами.

– Как же невыносимо слышать то, что о нем болтают!.. А я жить без него не могу, – лепетала она.

– Без кого? О ком ты говоришь? – спросила Мона.

И безо всякой паузы, словно сбрасывая с души тяжкий груз, Стелла стала рассказывать о незабываемой ночи, которую она провела с Иваном накануне теракта.

– Ведь раньше он не обращал на меня никакого внимания – а тут набросился. Но это не было грубым нападением, не было изнасилованием. Совсем напротив! Я с радостью позволила ему делать со мной все, что ему хотелось. Я была как одержимая. Я была послушна в его руках, словно глина. – Девушка старалась подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства. – Можно сказать, что он разжег во мне нежное, неугасимое пламя. Порой он останавливался, и я опускалась на землю. Нам надо было немного отдышаться, чтобы начать новый полет туда, на седьмое небо. Мне трудно сказать, сколько времени это длилось.

Мона разволновалась и, не в силах сдержать любопытство, стала забрасывать Стеллу нескромными вопросами, пока та не остановила ее и не залилась слезами снова.

– Я не могу больше говорить! Я знала немало мужчин, но то, что испытала с ним, не поддается никакому сравнению. Я доверила тебе эту тайну и прошу, не рассказывай больше никому.

Моне приходилось частенько одергивать себя, чтобы не разболтать обо всем Уго. Иногда признание уже готово было сорваться с ее губ, но худо-бедно ей удавалось сдерживаться.

Через некоторое время, а именно двадцатого декабря, произошло еще одно нежданное событие. Да, именно – это случилось в тот же день, когда блаженные гаитяне приплыли вслед за чудесной звездой, которая привела их к могиле Иваны на кладбище в Ослиной Спине. Так и волхвы в Галилее шли, не сводя глаз с путеводной Полярной звезды, так Христофор Колумб и капитаны трех его каравелл упорно догоняли солнце, как поется в одной песне. Но на этом сходство заканчивается. На самом деле Рождество в Вийере-ле-Франсуа ничем не напоминает Рождество на Гваделупе. Соседи не выходят здесь из квартир в теплую ночь, чтобы послушать рождественские хоралы. Не визжат в ужасе свиньи, чувствуя, что скоро придет их конец и они превратятся в одно из праздничных кушаний. Нет, в Вийере-ле-Франсуа можно заметить лишь редкие знаки приближения годовщины этого величайшего чуда, которое навеки изменило человечество. Мэрия постаралась украсить деревья по сторонам крупных дорог разноцветными гирляндами из лампочек. А по субботам великан в костюме Санта-Клауса фотографировался с детишками в местном супермаркете. Рождество в этом пригороде носило грустный характер, особенно из-за бездомных и одиноких людей, которых становилось все больше и которые понятия не имели, куда им приткнуться.

Чтобы не поддаваться всеобщему унынию, Амината и Аиссата вовсе не возражали, чтобы Мона украсила елку в качестве подарка маленькому Фаделю. Да, конечно, он был мусульманин. Но разве не отведено Иисусу в Коране особое, почетное место? И, следовательно, разве это богохульство – отметить его необыкновенное явление на свет, символом которого и является рождественская ель? Мальчик, которому не было дела до этих пересудов, был в восторге и тянул нетерпеливые ручки к цветным фонарикам. Именно в этот момент дверь открылась и в комнату без стука вошла Стелла Номаль, у которой были запасные ключи от квартиры. По ее виду было ясно, что произошло нечто крайне важное. Лицо девушки было омрачено тяжкими мыслями, глаза смотрели куда-то вдаль, синий платок, который она набросила на волосы от дождя – а на улице лило как из ведра, – делал ее похожей на аллегорию Благовещения, для которой художник-шалун выбрал темнокожую модель.

– Присаживайся, – сказала Мона, засуетившись вокруг гостьи. – Налить тебе чаю?

Стелла ничего не ответила. Взяв ладони Моны, она раздвинула полы пальто и осторожно прижала их к своему чуть округлившемуся животику, чего пока никто не замечал.

– Я беременна от него, – c видом скромницы объявила она.

– От кого? – спросила Амината без особого сочувствия, потому что эта Стелла ей совсем не нравилась – она считала ее нескромной и навязчивой, не желая признаться самой себе, что просто-напросто завидует красоте гвианки.

Стелла, будто в забытьи, устремила на нее пронзительный взгляд и проговорила с той же угрюмостью:

– Разумеется, я говорю об Иване. Я только что от гинеколога. Он сказал, что у меня будет двойня. Только представь, двойня!

Мона успела перехватить Аминату, которая хотела броситься на Стеллу, и удерживала ее в кресле, откуда та, рыдая, посылала сопернице проклятия. Аиссата же, услышав новость, стала лихорадочно искать свой мобильный, чтобы позвонить и рассказать Анри Дювинье об этом потрясающем событии. Но адвокат был недоступен. В то утро он отправился в Кале, где приступили к демонтажу эмигрантских «джунглей». Его ассоциация адвокатов оказалась с сотней-другой шахтеров на руках, во что бы то ни стало желающих попасть в Англию, но не знающих, как это сделать. Бедная Аиссата, несмотря на свою давно выработанную сдержанность, чуть сама не разрыдалась. Воспоминания о той ночи с Иваном были осквернены. Этот юноша, которого она сочла уникальным, занимающий совершенно особенное место в ее душе, оказался заурядным мужчиной, таким же бабником, как все. Ведь он не только спал сразу с тремя женщинами, но еще и без зазрения совести плодил безотцовщину.

Получается, что из трех женщин, окружавших сейчас Стеллу, две были озабочены собственными эгоистическими мыслями. И только Мона сразу почувствовала мистическое значение этой беременности. Иван, всеми оплеванный, брошенный с глаз долой в общую могилу, взял и возродился, а значит, был отомщен. Это стоило бы отметить великолепным празднеством: разноцветным салютом, всполохи которого заполнили бы все небо, пушечными выстрелами, петардами, которые взрывались бы у самых ног прохожих. И, разумеется, бокалами, наполненными шипучим шампанским. Но в запасах у Моны не было ничего такого, разве что бутылка рома «Ла Мони́». Впрочем, Амината с Аиссатой довольно скоро поехали восвояси.

В электричке, что везла их в Париж, кузины, каждая погруженная в свое горе, не обращали никакого внимания на косые взгляды: