Книга В поисках грустного беби : Две книги об Америке - Василий Павлович Аксенов

идеальная композиция невозможна, а как избрать лучшую? У меня нет навыка к демократии, Фил. Предпочтение одного другому — не кроется ли в этом какое-то аристократическое высокомерие? Все время спрашиваю себя, как примирить все эти противоречия?

Москва-Вашингтон

Дорогой Василий, вслед за Пушкиным «откупори шампанского бутылку и перечти „Женитьбу Фигаро“».

Штрихи к роману «Грустный беби»

1982

Бернадетта Люкс, взяв старт от «Центра долголетия», мощно катила на роликах вдоль океана. Волосы за ее спиной развевались наподобие хвоста знаменитого коня Буцефала, мемуары которого вот уже неделю лежали у нее на ночном столике. Трудно было узнать в этом очередном подобии Джейн Фонды некогда ленивую домоуправляющую. «Аэробикс» превратили ее в вечную девушку, агента по недвижимости.

Рядом с ней скользил другой агент по недвижимости, а именно Рэндольф Голенцо, давно уже сменивший пивную рыхлость на мускулы молодого мужчины. Гордые и независимые male и female, имея на головах усовершенствованную звуковую систему, общались друг с другом на фоне «Героической симфонии» мистера Бетховена.

— I made up my mind, — сказала Люкс. — And the answer is «yes»[124].

Голенцо кивнул со сдержанным счастьем:

— Let's go to my place. I have coffee «Better choice» for further ideas![125]

Так образуется новая прослойка населения, известная теперь под именем «яппи».

Надо ли добавлять, что вскоре на горизонте появилась ритмично бегущая пара — Лев Грошкин и генерал Пхи.

1953

Скорбь и мороз сковали город. Светились только вывески аптеки, что еще можно было как-то понять, и ресторана, что было нагло и бессмысленно: кто же захочет сомнительных ресторанных удовольствий в такую ночь, когда все человечество рыдает?

И вот, оказывается, нашлись негодяи! Четверка, задумавшая отметить день рождения Филимона в день смерти Иосифа, пробиралась по пустой и темной улице Карла (Маркса).

Ресторанчик «Красное подворье» пользовался в городе дурной репутацией. Там собирались согласно данным комсомола городские плевелы, трутни, плесень рода человеческого. В этом месте и в обычный вечер можно замарать репутацию, а в такой трагический момент потери человеческого великана можно оттуда сходу «загреметь» в «Бурый овраг», как называли в городе штаб-квартиру местных органов.

Вот уже появилась знаменитая круглая афишная тумба, оставшаяся в городе с тех пор, когда на этой улице, называвшейся тогда Капитальной, преждевременно ликовал капитализм. Порывы морозного ветра треплют край желтой афиши, она тем не менее гласит:

«Республиканская филармония. Всего шесть вечеров. Знаменитый негритянский певец, танцор и художник Боб Бимбо. Сатирические портреты поджигателей войны. Песни и танцы угнетенных народов мира». В овальной рамке на афише портрет молодого чернокожего.

Эта афиша уже несколько дней будоражила город. Посреди замерзших мочевых потоков повеяло «бананово-лимонным Сингапуром». Говорили, что Боб Бимбо одним росчерком грифеля рисует на доске портреты Черчилля, Трумэна и Джона Фостера Даллеса вместе взятых. Университетские циники, правда, шептались, что у Боба Бимбо «яйца белые», но эта деталь, естественно, только подогревала провинциальное воображение.

1983

Лева Грошкин однажды для поддержания своей молодости нашел неплохую ночную работу, три раза в неделю швейцаром в ресторане «Нувориш». Приклеив усы а-ля маршал Буденный, он выдавал себя за сербского князя Онто-Потоцкого, личного врача президента Тито в период партизанской войны на Балканах. Хронологическая чепуха никого не смущала, может быть, потому что в «Нуворише» никто толком не говорил по-английски, а может быть, и потому, что все были немножко не теми, за кого себя выдавали.

Глава седьмая

Несколько лет назад, когда в Европе происходили массовые антиамериканские демонстрации, случилось мне беседовать на эту тему с одним важным лицом в Вашингтоне.

Вообще-то, говорю я, на все эти довольно постоянные антиамериканские чувства в Старом Свете можно посмотреть в аспекте черной неблагодарности. В принципе-то Америка ведь не сделала Европе ничего плохого, кроме хорошего. Дважды помогла выбраться из военных пропастей, помогла отстроиться на руинах, соорудила надежный щит на восточных рубежах. Откуда же берутся негативные эмоции в самых разных, и не только левых, слоях европейского населения?

Все очень просто, сказал мой собеседник, мы богаты, нам завидуют.

«У-у-п-с», — подумал я уже на американский лад (на свой лад я подумал бы «о-о-п-с»). Важное лицо, невзирая на свой сорокалетний возраст, находится в плену клише тридцатилетней давности. «Разве Европа нынче так уж бедна по сравнению с Соединенными Штатами, сэр? Разве „мерседес“ завидует „кадиллаку“?» — спросил я.

Конечно, конечно, кивнул он. Они сейчас не так бедны, однако, согласитесь, ведь мы все же гораздо богаче всех прочих; вот отсюда и зависть.

Я подумал тогда об этом до сих пор еще живучем феномене — априорном восприятии своей Америки как «самой, самой»… Не требуется доказательств, чтобы воспринимать свою Америку как самую богатую и могущественную страну мира (что в принципе так и есть, хотя и требует некоторых доказательств), американскую науку как самую передовую в мире, американское кино как самое увлекательное, американских атлетов как самых сильных и искусных и т. д.

До сих пор еще меня восхищает, как, ничтоже сумняшеся, здесь объявляют бейсбольный финал «мировой серией», хотя никто, кроме американцев, в розыгрыше не участвовал. Подразумевается, что им, чужим, и нечего участвовать — заведомо слабее. Чемпионов NFL и NBA величают чемпионами мира. Скорее всего, и те и другие действительно сильнейшие в своих видах спорта, особенно футболисты за полным отсутствием соперников, но ведь все же чемпионами мира становятся в соревнованиях на первенство мира, а не на первенство Соединенных Штатов, не так ли?

Иные американские интеллигенты склонны видеть в этом проявление американского великодержавного шовинизма, а мне скорее это представляется деревенским простодушием, сродни тому, как суперсилач на ярмарке рвет цепи и орет утробным голосом: «Я самый сильный человек в мире!»

Можно гадать: то ли это априорное, почти не нуждающееся в доказательствах чувство превосходства приводит американцев к определенной изоляции от Европы, или, наоборот, изоляция, оторванность вызывают это чувство — ясно, однако, что оно раздражает друзей. Мы, новые американцы, столкнулись здесь с неожиданным и щекотливым обстоятельством. Из Советского Союза американцы представлялись нам «гражданами мира», полиглотами, космополитами. В реальной жизни они оказались в большей мере замкнутыми на своей стране, на американской планете.

Взять хотя бы все тот же спорт. Будучи болельщиком некоторых видов спорта, я обычно в Советском Союзе негодовал, что телевидение скупо освещает международные соревнования, приписывая это, разумеется, специфике советского общества, его идеологической закрытости. Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что для американской публики международный спорт попросту не существует. Ожесточенно щелкая кнопками телевизора, я не мог найти не только репортажа о соревнованиях в