Книга Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

а оставаясь всего лишь обывателем и даже, по сути, конформистом. Тем не менее ему удается интуитивно находить решения, позволяющие раз за разом обманывать систему в своих личных интересах. Как отмечает де Серто, механизм контроля, построенный по рациональным принципам и отражающий рациональные задачи своих создателей, зачастую просто не видит этих народных практик, а если и подавляет их, то не осознает масштаба и глубины их живучести и способности воспроизводиться всякий раз в новой форме. «Тем не менее эти практики имеют шанс также пережить и сам этот механизм, и в любом случае они также представляют собой часть социальной жизни, и тем более устойчивую, что являются более гибкими и приспосабливающимися к постоянным изменениям. Когда мы пристально рассматриваем эту ускользающую и неизменную реальность, возникает впечатление, что мы исследуем „ночную“ сторону жизни обществ, ночь более длинную, чем их дни, темную пелену, где являются последовательно сменяющие друг друга институции, безмерность моря, где социально-экономические и политические структуры возникают как эфемерные островки»[354]. Тактика «слабых» позволяет блокировать стратегию «сильных» в том числе и потому, что сама является стихийной и неосознанной, часто иррациональной и даже, с точки зрения большой политики — «неразумной». Конечно, она не позволяет сама по себе изменить общество, но затрудняет попытки преобразовать его сверху вопреки потребностям людей. «Она извлекает выгоду из „случаев“ и зависит от них, не имея базы для накопления преимуществ, усиления позиций и планирования вылазок. Она не сохраняет то, что завоевывает. Это не-место, несомненно, придает ей мобильность, но, стремясь поймать возможности, которые дарит мгновение, она зависима от случайностей времени. Всё время сохраняя бдительность, она должна пользоваться слабостями, которые конкретные обстоятельства открывают в надзоре власти, обладающей собственным местом. Она там браконьерствует. Она создает там неожиданные ситуации. Она может оказаться там, где ее не ждут. Она — изворотлива»[355].

Границы надзорного капитализма очень хорошо стали видны во время пандемического кризиса 2021–2022 годов, когда стихийное массовое сопротивление в одной стране за другой приводило к срыву кампаний по принудительной вакцинации или внедрению различных форм медицинского контроля за населением. Этот протест, принимавший то форму саботажа, то форму прямого противодействия, то форму уклонения, в строго медицинском смысле выглядел совершенно иррациональным, поскольку проводимая политика трактовалась властью и предъявлялась обществу как способ защитить здоровье граждан от эпидемии. Власть повсюду от Америки и Канады до Казахстана и России действовала строго в соответствии с представлениями Фуко о дисциплине. Однако уклоняющиеся массы людей, не читавших, разумеется, ни Фуко, ни де Серто, при всей иррациональности своих мотивов, бредовости аргументации и нелогичности применяемых методов оказывались более эффективны и действовали по-своему разумно, поскольку не столько поняли, сколько интуитивно почувствовали, что суть дела вовсе не в заботе об их здоровье (даже если она все-таки имела место как побочный мотив правительств), а именно в самом контроле. И пространство, уступленное власть имущим однажды под предлогом медицинской заботы, будет уже очень трудно отвоевать снова, когда ситуация изменится. Таким образом, выбирая между реальным риском заражения и очевидной перспективой потери личной свободы, люди предпочитали первое.

Стихийное сопротивление мобилизации, развернувшееся в России во время конфликта с Украиной осенью 2022 года, является не менее показательным примером. Крайне низкий уровень солидарности и доверия в обществе не позволял (по крайней мере — на первых порах) противопоставить какие-либо коллективные действия решению Кремля о массовом призыве мужчин на фронт. Люди сопротивлялись индивидуалистически, скрываясь от мобилизации, прячась в лесах и сотнями тысяч покидая страну, а иногда и поджигая по ночам военкоматы, чтобы уничтожить находившуюся там документацию. Суммарный эффект от подобного стихийного уклонения, несмотря на отсутствие какой-либо организации, оказывался не менее значимым, чем если бы в стране развернулось мощное движение протеста.

Массовый саботаж потребителей оказывается другой типичной народной практикой, хотя его эффекты, как правило, менее заметны. Потенциальный покупатель, ради манипулирования которым проводятся масштабные рекламные кампании и организуются дорогостоящие исследования, вдруг становится «невидимым». Приспосабливаясь к меняющейся ситуации, «простые люди» то и дело оказываются более гибкими, чем крупные организации, использующие искусственный интеллект и содержащие целый штат аналитиков.

Но еще большей проблемой, чем сопротивление граждан или потребителей, становится естественное, объективное сопротивление экономической, технологической, социальной и природной среды, нуждающейся для своего стабильного воспроизводства совсем не в тех решениях, которые принимают в своих интересах хозяева крупных компаний.

Мощь капитала, сколь бы впечатляющей она ни была, раз за разом оказывается недостаточной для осуществления желаемого контроля над людьми и социальными процессами, не говоря уже о процессах природных. Но стихийное сопротивление среды, то и дело блокирующее и даже сводящее на нет планы могущественных правящих кругов, все равно не решает главной проблемы, ибо не создает новых институтов, необходимых для того, чтобы человеческое общество вышло на новый виток развития.

ГЛАВА 2. МЕЖДУ РЕФОРМОЙ И РЕВОЛЮЦИЕЙ

Стандартный ответ социалистов на множащиеся проблемы капитализма состоял в обещании революции, которая разрешит накопившиеся противоречия. Правда, революция не только решает проблемы капитализма, но и создает свои собственные, порождаемые неравномерной динамикой преобразований, неготовностью масс (а часто и лидеров движения) к тем задачам, которые разом валятся на победителей, инерцией радикализма, да и просто бедами, оставшимися в наследство от прошлого режима (ведь ни одна политическая или социальная система не уходит «просто так», она уступает место новым отношениям через кризис и потрясения). Вполне понятно поэтому, что с самого момента появления коммунистических и социалистических движений в их рядах существовала надежда на более мягкий сценарий, на постепенные (пусть даже очень масштабные) реформы, которые позволят избежать потрясений революции. И опыт XX века показал, что эта надежда была далеко не беспочвенной. Конечно, реформы тоже давались с большим трудом, наталкивались на сопротивление правящих классов и становились предметом борьбы. Тем не менее в течение большей части столетия эти реформы (по крайней мере — в демократических странах) продвигались. Подобные успехи превращали даже молодых идейных революционеров в прагматичных реформистов, готовых идти на уступки — не только ради смягчения конфликта с правящими кругами, но и для того, чтобы сохранять поддержку масс, тоже предпочитавших постепенные перемены великим потрясениям.

К несчастью, конец столетия показал, что значительная часть достигнутого — обратима.

УРОКИ РОЗЫ ЛЮКСЕМБУРГ

XX век завершился не только чередой политических неудач левых, но и последовательным демонтажом проведенных ранее социальных реформ. А страны, где были ликвидированы однопартийные коммунистические режимы, за полтора-два десятилетия сумели не только утратить почти все социальные завоевания предыдущего периода, но и превратиться в периферию буржуазной мир-системы, воспроизводя все худшие черты раннего капитализма. Тем