Книга Тени Санктуария - Роберт Линн Асприн

Размышлять было поздно. Времени хватило только на то, чтобы броситься в центр сражения (если он только был — атаковали со всех сторон, из темноты), слышались громкие приказы, командиры (двое) воодушевляли людей и давали распоряжения о замене погибших (трое). Вдруг он услышал возгласы и громкие крики и понял, что кто-то выпустил рабов из загонов — тех, кому нечего было терять; они хватались за первое попавшееся оружие, но находили только смерть в своем стремлении отомстить. Джабал, увидев широко раскрытые побелевшие глаза и кровожадные рты и нового евнуха из дворца Кадакитиса, вытанцовывающего впереди этой банды, бросился бежать. Ключ от ошейника евнуха был в его одежде — он вспомнил, что оставил ее там на кровати, куда тот вполне мог дотянуться.

Он бежал, подгоняемый волнами охватившего его ужаса, в пустоте, куда с трудом проникали другие звуки, в этой пустоте дыхание отдавалось громоподобно и раздражающе резко, а сердце громко стучало в ушах. Он бежал, оборачиваясь назад, через плечо, и ему показалось, как какой-то призрак, одетый в леопардовую шкуру, с тугим луком в руке соскользнул со стены сторожевой башни. Он бежал до тех пор, пока не достиг конюшни и не споткнулся о мертвого голубого дьявола, и тут он услышал все, что до этого было безгласно — какофония скрежета мечей, грохота доспехов, глухого стука падающих тел и топота ног бегущих людей; шепот стрел, пролетающих через темную ночь и несущих смерть; звон копий, ударяющихся о шлемы или щиты и внезапно вспыхивающих огненным светом.

Огонь? Позади Джабала пламя лизало окна конюшни, и лошади ржали, обезумев, в предчувствии смерти.

Жар был опаляющим. Он вытащил меч и повернулся, приняв решение встретить врага лицом, как он привык это делать. К нему приближались шумные ряды воинов и он должен был убивать, чтобы жить, и жить, чтобы потом опять убивать с еще большим удовольствием.

Это было для него, как песня, он должен сделать это немедленно, насладиться радостью борьбы. Когда толпа освобожденных рабов приблизилась с криками, он узнал евнуха Принца и потянулся, чтобы вырвать копье из руки мертвого дьявола.

Он схватил его левой рукой как раз в тот момент, когда человек в леопардовой шкуре и в латах с десятком наемников появился меж ним и рабами, пытаясь отрезать ему путь к последнему убежищу — лестнице, ведущей на западную стену.

Казалось, что пламя позади него разгорелось еще жарче, и он с радостью подумал, что правильно сделал, когда решил не задерживаться, чтобы надеть латы. Он метнул копье, и оно попало прямо в живот евнуха.

Человек в леопардовой шкуре один бросился вперед, трижды показав мечом налево.

Неужели это Темпус, скрывающийся под боевыми доспехами? Джабал поднял свой меч над головой в знак приветствия и двинулся туда, куда показывал ему противник. Командир в леопардовой шкуре сказал что-то через плечо стоящим за ним воинам, и трое из них собрались вокруг поверженного евнуха. Затем один из лучников приблизился к командиру и дотронулся до его леопардовой шкуры, после чего направил стрелу на Джабала, а командир вложил в ножны меч и присоединился к маленькой группке, собравшейся вокруг евнуха.

Где-то переломилось копье. Джабал услышал треск ломаемого дерева и увидел, что это его копье. Затем быстро просвистели одна за другой стрелы и впились в оба его колена. После этого он уже ничего не ощущал, кроме сокрушительной боли.

8

Темпус встал на колени перед Абарсисом, истекающим кровью, вместе с которой прямо на землю вытекала и его жизнь. «Свет мне», — резко сказал Темпус. Стащив шлем, он склонился над Абарсисом, и его щека коснулась гладкого живота, в котором зияла рана. Весь бронзовый наконечник копья вместе с крючками вошел в него. Над ребром торчал обломок копья, подергиваясь в такт дыханию. Принесли факел, при лучшем освещении Темпус увидел, что удалять наконечник копья бессмысленно. Другой конец его выступал из спины, последние капли жизни покидали юношу вместе с кровью. Следуя старинному обычаю, Темпус дотронулся губами до раны и высосав немного крови, проглотил ее. Затем он поднял голову и кивнул в сторону воинов, которые молча стояли в ожидании, опустив еще не остывшие мечи. Лица их были печальны.

— Принесите ему немного воды, но не вина. И дайте ему глотнуть немного воздуха.

Они отступили назад, и когда глава Священного Союза, поддерживающий Абарсиса, опустил его на землю, раненый застонал, закашлялся, тело его содрогнулось, а рука судорожно схватилась за копье.

— Отдохни немного, Пасынок. Твое желание исполнилось. Ты будешь той самой жертвой, которую я приношу богу. — Он прикрыл плащом наготу юноши, снимая его руку со сломанного копья, и сжал ее в своей ладони.

Серо-голубые глаза Абарсиса открылись, осветив бледное от боли лицо.

— Я не боюсь, потому что за мной стоишь ты и бог.

Темпус подсунул руку под голову Абарсиса, приподнял его и уложил у себя на коленях.

— Помолчи.

— Скоро, скоро, — произнесли бледнеющие губы. — Я старался делать так, чтобы тебе было хорошо. Скажи мне… что ты доволен. О, Риддлер, как я люблю тебя, Я иду к моему богу, восхваляя тебя. Когда я встречу отца, я скажу ему, что… я… сражался рядом с тобой.

— Возьми с собой еще и это, Пасынок, — прошептал Темпус, наклонился и легко поцеловал его в губы. И душа Абарсиса отлетела с его последним вздохом, как только их губы соприкоснулись.

Теперь Гансу без труда удалось получить заколки, как и обещал ему Пасынок, Темпус сломил сопротивление ястребиных масок. Кроме того, приглашение молодого наемника прийти и убедиться в их победе над Джабалом застряло в его голове очень крепко, и для того, чтобы избавиться от этих мыслей, он все-таки пришел взглянуть.

Он понимал, что приходить и смотреть — глупо, даже знать об этом — глупо, но ему, тем не менее, хотелось сказать молодому человеку: «Да, я видел. Это было прекрасно». Он был очень осторожен и предусмотрителен. Если бы его остановили, то весь Священный Союз Пасынка был бы свидетелем того, что он был у Джабала, а совсем не во дворце, в Зале Правосудия.

Он понимал, что эти оправдания весьма ненадежны, но его мучило желание пойти, а разбираться в причинах он не хотел, жизнь наемника вряд ли привлекала его — если только он осознает для себя всю, ее прелесть, он пропал. Но в том случае, если он пойдет, то, возможно, увидит нечто такое, что не покажется ему уж столь привлекательным и опьяняющим и начисто унесет из его головы все эти слова о дружбе и чести. Поэтому он пошел и спрятался на крыше сторожевой башни. Таким образом, он видел все, что произошло и пришел от этого в смятение.

Когда все кончилось и он смог без риска для жизни спуститься со своего насеста, он последовал за парой серых лошадей, на одной из которых ехал Темпус, а на другой мертвый всадник. Для этого ему пришлось украсть первую попавшуюся лошадь.

Солнце уже взошло, когда Темпус достиг вершины хребта и позвал:

— Кто бы ты ни был, подъезжай сюда, — и принялся собирать ветки для погребального костра.