Книга Гамбит - Михал Холева

– Да пусть же, сука, хоть кто-нибудь нас услышит. Все равно кто. Каждый час – это очередная проверка счастья для Шкафа. Мы можем хоть в лагерь для военнопленных отправиться, мне все равно.

– Ты связывался с нашими?

– Связывался. Сплошная статика. У нас охерительное оборудование РЭБ. К сожалению, у них – тоже! – Усталость как раз в этот момент довела его до взрыва. – Но в гробу я это видел, мне нужно было начать стрелять, уже когда сюда добрался этот проклятый янки!

– Ну ты и пострелял, ок? – Киса положила ему руку на плечо и посмотрела в глаза. В ней было что-то успокаивающее – нет, в ней было желание, чтобы он успокоился. Он опустил голову. – А теперь погоди. Если кто-то услышал, то придет. Не расходуй почем зря патроны. Попытаемся еще позже.

Вежбовский отчаянным жестом махнул на «мангуста».

– Рентон умер.

– Проклятие!

* * *

Она плакала.

8 июля 2211 ESD, 11:09

Они пришли. Солдаты Союза. Одна за другой фигуры патруля выныривали из тумана. Взялись за носилки со Шкафом. Забрали жетоны. Дали воды и накормили.

«Королева Ночи» – их дом за последние дни – осталась за спиной. Но была еще одна вещь, которую нужно было сделать.

– Мартин Рентон, пусть покоится с миром. Он был одним из нас. Пусть дальнейший путь его окажется легче, чем был до сих пор. Из звезд приходим, к звездам уходим.

Призраки

Туман отдавал солдат медленно. И через три дня после того, как Вежбовский и Киса добрались до эвакуационного лагеря «Дюнкерк», туда дошли недобитки роты Картрайт.

Второе отделение было здесь вот уже некоторое время – группа Ниеми, хотя и черная от усталости, вышла со своей части задания без царапинки – не считая сильно разбитого лица Щенка. Только на следующий день О’Баннон рассказал о плане сопов, о том, что Вторая, в сущности, была вне боя. И только тогда Вежбовский узнал, что вся операция удалась. Если это была победа, то ему не хотелось знать, как выглядит поражение. И еще никто не говорил о том, отчего Щенок выглядит так, словно останавливал головой танк, хотя в свете того, что происходило вокруг, его все равно можно было бы посчитать счастливчиком. Что ж, ван Ройтерс всегда влезал в проблемы – и на этот раз не он один.

Еще в тот же день на базу добралась группа из пяти человек с Чокнутым Борджиа во главе. Высокий итальянец выглядел как обожженная карикатура на себя самого, а в группе его не было ни одного человека, кто не был бы ранен. Трое из них, включая и самого сержанта, умерли в первую же ночь. Марчин слишком устал, чтобы реагировать на эту новость иначе, чем просто кивком.

На рассвете, с обрывистым шумом поврежденных двигателей, в «Дюнкерке» приземлился дырявый, словно решето, «Кошак», последний из трех прямоточников, которым как-то удалось добраться до базы. Возвратился он из одной из множества проводимых в отчаянье операций прикрытия окровавленного, но все еще упорно сопротивляющегося батальона фон Зангена. Из десантного отсека машины вытянули троих солдат, пару мертвых стрелков из отдела связи и скорчившегося связиста на грани кататонии. «Кошак» привез и новости о том, что фон Занген отступает все дальше на восток, оттягивая противника от их позиции. И о том, что остальных «мангустов» транспортного крыла можно не ждать.

Картрайт появилась почти ровно через три дня после Вежбовского, Кисы и Шкафа. Вместо шлема на ней была грязная темно-зеленая тряпка, а глаза ее блестели от стимуляторов, но шла она уверенно и спокойно, словно возвращалась из патруля. Прибыла не одна. Впереди группы шел Соколиный Глаз с полуприкрытыми глазами и заброшенным за плечо автоматом. Дальше Вайсс в неплохо сохранившемся мундире и Торн, который, увидев поляка, скривился в ироничной ухмылке. Колонну замыкал Нив. Мощный мужчина, правда, шел с пистолетом в руках, но продолжал тянуть на спине пулемет, который, похоже, так и не решился бросить. Эта группа не выглядела остатками отряда после проигранной битвы. Марчину они скорее казались стаей волков посреди по-настоящему суровой зимы.

Лейтенант сразу отправилась поговорить с командующим эвакопунктом, капитаном Штемом. Естественно, Джейн Картрайт не признавала чего-то такого, как перерыв в делах.

«Дюнкерк» наполнялся шепотками разгромленных отрядов, ранеными-одиночками и отступающими после других операций отрядами. Небольшой госпиталь был переполнен, а потому тех, кто был ранен не так сильно, клали буквально всюду. У Кисы и Карреры было работы по горло – собственно, с того момента, как они прибыли, Вежбовский не видел, чтобы девушка спала. Трясущимися от химии руками она всаживала в себя стим за стимом и почти каждую минуту проводила в госпитале. Говорила, что у нее нет выхода, что ее не отпустят, но поляк не верил ей ни на грош. Всякий медик знает, как сделать себе химический коктейль, после которого он будет выглядеть полумертвым – идеальная штука, чтобы обеспечить себе выходной. И никто бы и пальцем не шевельнул, поступи Киса таким образом. Но, похоже, ее чувство долга, как всегда, выигрывало у инстинкта самосохранения. Должно быть, это что-то в психике медицинских кадров. В ночь после того как появилась лейтенант Картрайт, Марчин, убедившись, что Киса не настолько безотложно нужна в госпитале, приправил ей кофе снотворным. Подействовало: измученный организм уцепился за шанс передышки. Он думал, что на следующий день Киса будет на него зла, но, кажется, та даже не помнила, как она оказалась у себя в палатке.

Гигиена же в лагере просто скончалась. Хотя таблеток для обеззараживания воды у них было достаточно и жажда им не угрожала, умывание в грязи скорее мешало, чем помогало. Спасибо еще за избыток химии и предлагаемую ею чистоту, иначе враг мог бы найти их просто по запаху. Из всего лагеря только Вайсс казался аккуратистом – и никто не понимал, каким чудом. Остальные были кучей серых, заросших щетиной призраков, более напоминавших разбойников, чем солдат.

И ежедневно они получали уверения от Флота, что тот о них помнит, и ежедневно ждали. Но паромы не прилетали.

Эвакуационный лагерь «Дюнкерк»

12 июля 2211 ESD, 12:34

Они вчетвером заняли пассажирский отсек «Бетты», одного из трех уцелевших «мангустов», которыми располагал Дюнкерк. У машины все равно не было запланированных полетов, а она оставалась одним из немногих относительно сухих мест. В последнее время палатка-столовая, которая была и залом совещаний, работала пристройкой к госпиталю. А никто не хотел есть в обществе умирающих людей.

Вежбовский со вздохом оперся о стенку, отделяющую отсек от кокпита, и положил на колени рацион. Было приятно не бродить по грязи.

– Завтрак мастеров, – оскалился рассевшийся рядом Щенок, переламывая активатор химического подогрева. С широкой улыбкой на покрытом синяками лице он казался сейчас плохо подготовившимся к выступлению клоуном. – А еще – слава нормированию – еще и обед с ужином. Стандартный рацион, курица с рисом. И вкуснейший пончик на десерт.