Книга Тропа обреченных - Юрий Семенов

Чурин, увидев рецензию, подумал о том, что ему надо обязательно сводить на картину Угара: «Пусть посмотрит, чем кончилась авантюра для фашистских главарей, поразмышляет о своей судьбе».

— Пошли-ка в кино, а? С до войны не был, не поверишь, — обратился Угар к Чурину.

— Отчего же не поверить, кто вам его в лесах да в бегах приготовит?

Это предложение понравилось Чурину. Ему тоже хотелось посмотреть кинофильм «Суд народов», который демонстрировался в ближайшем кинотеатре.

Они перешли дорогу и оказались в кинотеатре, довольные, что до начала сеанса остались считанные минуты. Лука будто бы вовсе забыл о присутствии возле него чекиста, блуждал по фойе, с интересом рассматривая пришедших на сеанс, ни к кому не обращаясь и не пяля глаза на девчат. И, уже сидя в зале, рассудительно поделился своими мыслями:

— Уверенная, вижу публика, спокойная и приодетая. Чувствует себя надежно.

Необычайно удовлетворила Чурина наблюдательность прозреваемого бандита, понемногу оправдывающего надежды чекистов.

Когда погас свет и на экране красными буквами вспыхнуло название фильма — «Суд народов», — Угар обратился к Чурину с вопросом:

— Что за суд?! Куда мы попали?

Анатолий Яковлевич промолчал, только указал рукой на экран, смотри, мол, там все увидишь и услышишь.

Мелькнули кадры с видом нюрнбергского Дворца юстиции в момент, когда на караул вставали советские солдаты. Жестко, с торжественным оттенком прозвучал голос ведущего, сообщившего о том, что судебный процесс Международного военного трибунала над главными военными преступниками фашистской Германии проходил в Нюрнберге с 20 ноября 1945 года до 1 октября 1946 года.

В зале кинотеатра притихли, словно бы присутствующие наяву ощутили себя в зале суда, напряженно наблюдая за рядами подсудимых, сидящих под стражей союзнических солдат в белых касках.

«Процесс, который теперь должен начаться, является единственным в своем роде в истории мировой юриспруденции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всем земном шаре», — начал речь председательствующий.

Нацистские преступники разместились на скамье подсудимых в соответствии с положением, которое они занимали в рейхе.

Во главе первого ряда сидел набычившийся рейхсмаршал третьей империи Герман Геринг, рядом с ним заместитель Гитлера по нацистской партии Рудольф Гесс.

«Сосед Гесса слева, — представлял ведущий, — Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел».

Риббентроп выглядел обмякшим, неряшливым. Это тем более было заметным в соседстве с фельдмаршалом Кейтелем, являвшимся на заседание трибунала в отутюженном френче и начищенных сапогах.

Угар нетерпеливо тронул Чурина за руку, произнес удивленно:

— Жирным был, а сейчас, смотри, все висит на нем.

— Геринг, что ли? — понял Чурин. — Где ты его видел жирным?

— В газетах немецких. А на суде — мешок с костями.

И тут, кстати, показали внутренний вид тюремной камеры, с туалетом в неприкрытом углу возле двери, у стены стол и стул, справа — лежак.

«Жизненное пространство в пять квадратных метров, которое они завоевали», — слышится уничтожающее пояснение.

— О-хо-хо, каково-то… Ну и судьбина! Не приведи бог, — прорвалось из глубины души у пригнувшегося от изумления Угара.

Быстро меняются кадры. Снова Кейтель. Последний раз в жизни он был в полном параде, с фельдмаршальским жезлом и моноклем, 8 мая 1945 года. Он подписал тогда акт о безоговорочной капитуляции Германии, и как только поставил подпись, прозвучали повелительные слова: «Германская делегация может удалиться».

Снова кадр «жизненного пространства» тюремной камеры, исхудавшие, и без того сухопарые, Йодль и Кейтель, не глядя друг на друга, сидят за ужином.

На экране Эрнст Кальтенбруннер, заместитель палача Гиммлера. У него лошадиное, испещренное шрамами лицо, холодные глаза убийцы. Из его кабинета шли директивы об уничтожении миллионов людей в лагерях смерти.

Угар дернулся к Чурину, руку приложил к его плечу, порываясь что-то сказать, но не смог.

«Мы все были тенью Гитлера», — оправдывается Кальтенбруннер.

Не удержавшись, Чурин шепнул подопечному на ухо:

— А ты чьей тенью ходил?

Не сразу ответил Угар, будто бы увлеченный тем, как Геринг укутывается принесенным с собой армейским одеялом, прежде чем сесть на деревянную скамью. Куда делось к этому времени у подсудимых показное достоинство первых дней процесса, когда они, вероятно, считали конвой личной охраной! Чем дальше, тем унылее, нервознее становились главари рейха…

Угар ответил Чурину:

— Ничьей я тенью не был. Да и уж не стану…

А когда фильм кончился и они вышли на улицу, Лука добавил к сказанному:

— У меня все еще в голове гулкие удары шагов, будто ведут меня по тюремному коридору к камере. И деться некуда…

Некоторое время шли молча. Анатолий Яковлевич и сам еще оставался под впечатлением от фильма, эпизоды которого продолжали возникать в его памяти, и он не мешал размышлениям Угара. Но тот молчал недолго, сказал вдруг с возбуждением:

— Не укладывается, понимаешь, в голове: диво, как вы перемололи такую махину… Кино, что посмотрел, имеет прямое отношение к нашему разговору, и продолжать его неохота. Поехали, Анатолий Яковлевич, обратно. У меня там дело для вас тонкое приготовлено. Схема схронов! На вокзале в буфете перекусим. — Он остановился вдруг и добавил: — Они, ну геринги там, риббентропы, тоже чего-то недопоняли в вас когда-то. А наши верхи в ОУН, выходит, и до сих пор недоуразумели главного. Вот что мне странно…

— Соображать начинаешь, — от души похвалил Чурин.

— Сообразишь, когда у самого петля на шее, — живо откликнулся Угар, стрельнув на чекиста острым, понимающим взглядом, и широко зашагал к станции, увлекая за собой Чурина.

10

Придя на перерыв домой, Киричук долго не мог уснуть, взбудораженный новыми домашними подробностями трагической гибели Вари, услышанными от взволнованной Степаниды Ивановны.

Василия Васильевича поразили ее слова, произнесенные слишком обвинительно:

— Вертихвостка накрутила, а эта жизнью заплатила. Больно уж та весела нынче, счастлива. Такого не бывает. Понимай, как хочешь.

Понять было не трудно, почему Степанида Ивановна, как и он, взяла на заметку молочницу Марию. Они же вместе слышали возмущенные слова Вари в адрес этой женщины, одинаково настроились против нее. И теперь этот настрой мешает им логически думать.

Нечеловеческая усталость все-таки взяла верх, Киричук провалился в глубокий сон. Проснулся он через полтора часа со светлой, легкой головой и сразу пошел в управление.