Книга Кольцо принца Файсала - Бьярне Ройтер

– Я ведь не врач, – выговорил он наконец, – но слышал, что это из-за недостатка овощей.

– Значит, это вовсе не жар от печи испортил ему зрение?

Том растерянно оглянулся и, пробормотав что-то про кружку для капитана, торопливо сбежал вниз по трапу и через минуту уже стучал в дверь его каюты.

Капитан оказался тучным мужчиной с большой лысой головой. На вешалке по соседству с мундиром висел его коричневый завитой парик.

Сам капитан сидел за огромным письменным столом, заваленным картами, чертежами и большим куском пергамента с красными и черными кругами, которые изображали различные фазы луны.

Там же на столе лежали две подзорные трубы, судовой журнал, гусиное перо и стояла латунная чернильница вместе с какой-то глиняной штуковиной, которая, по всей видимости, была восточным кальяном.

– Региомонтан, – произнес капитан.

Решив, что капитан назвал свое имя, Том почтительно поклонился и представился:

– Хосе Васкес.

Однако он ошибался. Капитан взял кружку, опустошил ее в один присест, потом погладил себя по животу и с удивленным видом воззрился на Тома.

– Так о чем это мы? – прогудел он. – Ах да, Региомонтан. Выдающаяся личность. Из Нюрнберга. Я разделяю интерес Региомонтана к фазам луны; как видишь, юный Васкес, эти рисунки представляют собой копии рисунков самого Региомонтана.

Капитан вдруг словно очнулся и с непонимающим видом уставился на Тома.

– А… где раб, который обычно приносил мне все?

Том поклонился.

– Я новенький, сеньор капитан, мое имя Хосе Васкес.

– Вот как? Ты родом с Ямайки?

– О да, хотя моих родителей, к сожалению, уже нет в живых. Чума забрала их.

– Печально, очень печально.

– Они заразились от этих чертовых британцев.

И Том энергично качнулся с ноги на ногу. Капитан внимательно посмотрел на него.

– Говоришь, тебя зовут Васкес? Отлично! Слушай, юноша! На своем судне я не позволяю поминать черта, это понятно? Ни под каким видом. Команда набрана из людей, которые умеют говорить на чистом испанском языке, и я жестоко караю за ругань, в чей бы адрес она ни звучала. Это настоящая зараза, порождение самого Зла. Ты воспитан в истинной вере?

– О да, сеньор капитан, я знаю Псалтырь наизусть.

– Вот как? Что ж, это делает тебе честь. Можешь прочесть мне что-нибудь, Васкес?

– Охотно, сеньор капитан.

Том откашлялся и, выставив одну ногу вперед, прочел, первый раз в жизни переводя английскую поэзию на испанский:

Ее сиянье факелы затмило.Она подобна яркому бериллуВ ушах арапки, чересчур светлаДля мира безобразия и зла.Как голубя среди вороньей стаи,Ее в толпе я сразу отличаю[11].

Капитан задумчиво смотрел прямо перед собой. Потом он поднялся и подошел к окну, откуда открывался изумительный вид на изумрудно-зеленый океан.

– Псалтырь, говоришь, – пробормотал он, – странно.

Том потупился, сообразив, что, очевидно, перепутал Библию с одной из театральных пьес, которые он читал Саре Бриггз.

Капитан приблизился к нему.

– У тебя странный цвет глаз, юноша.

– Это у меня от мамы, – ответил Том, – такое бывает, когда ешь много пищи, богатой кальцием.

– Да ну? Как это?

– Да видите ли, сеньор капитан, – Том с важным видом скрестил руки на груди. – Дома у нас жило двенадцать коз, все названные в честь двенадцати месяцев. И вот коза, которую звали Ноябрь, давала очень много молока. Ее можно было доить по два раза в день, и за один удой мы получали по литру молока. На нашем столе не переводились превосходный сыр и отборнейшее масло, и благодаря этому мои семь братьев и я получили в детстве так много кальция, что наши глаза приобрели столь характерный зеленый цвет.

– Однако… чудно это как-то.

– К сожалению, у нас украли Ноябрь. Это сделал человек, у которого мы снимали жилье. Он был англичанином, – Том притопнул ногой и злобно сощурил глаза.

– Вот как?

– Да еще к тому же из Лондона. Он украл Ноябрь и продал ее на рынке. В отместку моя сестра дала ему так называемый афродизиак…

– Да что ты говоришь?

Том кивнул и, взявшись за мочку уха, рассказал капитану историю о слабительном порошке, который засадил козьего вора на шесть недель в уборную.

– Что ж, он получил по заслугам. Отличная история, – капитан одобрительно похлопал Тома по плечу. – Но теперь я должен вернуться к своим занятиям. Ты можешь идти.

Том поклонился, забрал кружку и закрыл за собой дверь в каюту капитана, весьма довольный собой.

Но по дороге на камбуз он вдруг подумал, что может возникнуть по меньшей мере недопонимание, если команда начнет путать объяснения касательно преждевременной смерти его родителей. Меньше чем за час он выдал три совершенно разные истории с тремя совершенно разными причинами, начиная от смертной казни и заканчивая дизентерией и чумой.

Том решил не давать воли своей фантазии и стараться следовать главному правилу любого лгунишки – говорить как можно меньше.

Через неделю он втянулся в рутинную жизнь камбуза, да так, что кок не мог на него нарадоваться. Но едва с работой было покончено, как Том тут же мчался на палубу и, вцепившись в перила, с наслаждением вдыхал ветер полной грудью.

Это удивляло кока.

– Чем, черт возьми, ты там занимаешься? – кричит он ему сквозь шторм.

– Я вдыхаю ветер, сеньор Феликс.

– Ты, должно быть, совсем свихнулся.

– Нет, просто я очень счастлив, – улыбается Том.

Ночью его можно было найти сидящим на бушприте, где он качался в такт с волнами, радуясь жизни и той звезде, под которой он родился.

Через две недели Тому казалось, что он изучил это судно от обшивки корпуса до самых верхушек мачт. Он научился правильно прислуживать за столом, обращаться с компасом и измерять скорость судна с помощью каната, куска бревна и песочных часов. Он взбирался на верхушки самых высоких мачт, откуда сам галеон казался не больше банановой кожуры на бесконечной глади океана. Здесь, наверху, качало гораздо больше, именно здесь можно было ощутить истинную силу природной стихии. Если требовалось залезть на грот-мачту, Том был готов заменить любого матроса: ловкий, как обезьяна, и шустрый, как ящерица, он быстро карабкался по вантам наверх.

– Эй, рыжий постреленок, тебе что, совсем жизнь не дорога? – сердится кок.