Книга Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа

Молитва, она хоть и простая, но сила в ней есть, иначе бы её люди столько веков не повторяли. Я тебе напишу слова. Хочешь со мной в воскресенье на службу пойти?

— А как же Андрей?

— А он не ходит в церковь.

— Ну, давай пойдём.

На службе мне понравилось меньше. Оказалось много народу, было тесно и душно. Катя надела на голову платок, так что ещё больше стала напоминать птичницу Аграфёну. Когда мы вошли в церковь, она слилась с толпой, её серая спина растворилась в десятках таких же. Священник нараспев говорил что-то, народ вторил ему. Вокруг меня стояли одни женщины без возраста и даже без пола, ничего женского в них не осталось. Они истово крестились и тянули за священником: «Господу помолимся. Господи поми-и-и-илу-у-уй».

Мне не хотелось повторять за всеми, я чувствовал себя чужим. И ещё я ужасно боялся встретить кого-нибудь из маминых знакомых. Ничего зазорного в посещении службы не было, но мне было бы стыдно. В общем, никакого покоя на душе на сей раз не получилось, я ждал, чтобы всё это поскорей закончилось и я вернулся домой.

Ко всему прочему, в конце службы вышел священник и стал кадить в нашу сторону. Народ расступился, я оказался в первом ряду. Он прошёл мимо пару раз, а потом вдруг посмотрел на меня скользким и голодно-плотоядным взглядом, от которого по коже пробежали мурашки. Что-то было неправильное в этом взгляде, как и во всей службе. Я решил, что в церковь надо ходить одному, иначе никакого общения ни с богом, ни с самим собой не получается.

Летом мама взяла два месяца отпуска и уехала на дачу, а я остался в городе, потому что нашёл работу. Работа. Я зарабатывал деньги! Они, правда, были уже расписаны — мама решила сделать ремонт в ванной, — но меня это ничуть не расстраивало. Я подумал, что смогу урвать себе что-нибудь на шоколад и мороженое, а больше ни на что деньги, собственно говоря, мне были не нужны.

Работа показалась мне несложной, а называлась гордо: агент по недвижимости. Надо было ездить по городу и показывать квартиры людям, которые хотели снять их в аренду. Никакой зарплаты не предполагалось, но я получал 10 % от месячной стоимости квартиры.

Мне это всё нравилось. Я вырвался из границ своего района, стал ездить с одного конца города на другой. А раньше и метро-то почти не пользовался, разве что изредка выбирался на экскурсии с классом. Мне открылся этот огромный мегаполис, где было столько всего незнакомого. Большая часть квартир, что я показывал, находилась не в центре — туда ездили агенты постарше и поопытнее. Но меня это не смущало. Было лето, погода стояла хорошая, а в транспорте днём было свободно. После каждого показа я обычно садился на скамейку в каком-нибудь дворике и наблюдал за мамашами с колясками и детьми; за всей этой жизнью, которая была как две капли воды похожа на жизнь в моём дворе, но тем не менее была другой. Я чувствовал себя жутко взрослым, ведь я не просто так болтался!

Это было моё первое лето в городе, преобразившемся, опустевшем. Не было сугробов, снегоуборочных машин, припаркованных на всю зиму заваленных снегом автомобилей. Не было людей, все разъезжались по дачам, лагерям и санаториям. На улицах было чисто, как будто их только что вымыли, только иногда ветер гнал одинокий фантик, перекатывая его от одного поребрика к другому. Создавалось сюрреалистическое ощущение построенной декорации.

Казалось, что актёры вот-вот выйдут из гримёрок, кто-то крикнет: «Мотор» т и город внезапно оживёт, задвигается, забурлит.

Мне нравилось ходить по пустынным улицам, дышать тёплым воздухом, пропитанным влажными запахами: асфальта, постриженной травы, пыли, поднятой проехавшей машиной. Но самое главное, всё это пахло свободой, чувством, что я один, могу делать, что захочу. В известных пределах, конечно, но и в такой, пока ещё ограниченной свободе я чуял запах свободы абсолютной, которая, как мне казалось, ожидает меня совсем скоро.

Артур на лето уехал, но мы продолжали встречаться с Катей. Вечерами она была занята, и я звонил ей каждый раз, когда у меня появлялось время днём. Мы гуляли, сидели на скамейке во дворе, болтали о жизни. Нам казалось, что впереди ещё столько всего интересного и неизведанного, но только это ни в коем случае нельзя упустить. Мы боялись потратить время впустую, а потом жалеть о том, чего не сделали, как это случилось с нашими родителями. Но к нашим надеждам на большое и захватывающее будущее примешивался страх, что ничего не выйдет, страх бессознательный и необъяснимый, потому что было непонятно, что же, собственно, должно выйти. Я понятия не имел, куда поступать, но мне оставался ещё год, и я надеялся, что за эти двенадцать месяцев что-то да решится.

Я спросил однажды Катю про её будущего мужа.

— Понимаешь, Артём, — ответила Катя неожиданно серьёзно, — Андрей гораздо старше меня. Он очень взрослый и очень умный человек. Я, конечно, люблю его, но я ещё и уважаю, Я решила для себя, что мне нужно общаться с теми людьми, которые могут меня чему-то научить, понимаешь? Я ведь в простой семье выросла, нас там много было, хоть я в школу и ходила, но учиться у меня времени не было. А с ним я чувствую, что становлюсь лучше и умнее.

— Ну а Артур?

— А что Артур? Артур… Ну, он вот появился как-то неожиданно. Я сначала пожалела его, какой-то он был заброшенный, смотрел на меня, как псёнок.

А потом вот затянулось.

Пропащий он, Артур. Мне бы хотелось помочь ему, но я не знаю, как. Ты вот, Артём, тоже мечешься, но в тебе сила есть, ты рано или поздно найдёшь себя.

Мне стало немного обидно за Артура, что Катя просто жалела его, но я понимал, что она имела в виду. Я сам иногда смотрел на него и думал — что-то с ним не так. С тех пор, как мы познакомились, прошло много лет (для нашего возраста и год-то был большим сроком), но он ничуть не изменился. Внешне вырос, стал таким длинным юношей, который вот-вот превратится в мужчину, но никуда не делись ни волчий взгляд, ни наглость, сквозь которую проглядывал страх перед людьми. Мне иногда хотелось обнять его, прижать к себе. Казалось, нам обоим от этого станет легче. Но я сдерживался, чтобы не перейти те границы, где заканчивалась дружба и начиналось нечто совсем другое, от чего я старался убежать.

Мамины собрания летом не проводились, но у меня оставалась церковь — место, где можно было хотя бы попытаться обрести покой в душе. На службу я больше не ходил, но каждый раз, когда позволяло время, подолгу стоял в тишине и темноте во Владимирском соборе, разговаривая то ли с самим собой, то ли с невидимым собеседником, который никогда не отвечал мне, но зато был прекрасным слушателем.

— Почему всё так? — вопрошал я, — почему все парни как парни, а со мной всё так странно? Это наказание? За что? Как мне эту вину искупить? Что надо сделать, чтобы измениться? Вера Николаевна говорила, надо просто очень захотеть. Мысли материальны. Только хотеть надо взаправду. Но я хочу измениться, действительно хочу! Но у меня ничего, ничего не получается. Наверное, просто я слаб, и мои мысли бессильны. Катя, конечно, думает, что я даже сильнее Артура, но это не так. Ну, то есть по сравнению с Артуром я, может, и кажусь таким, но на самом деле я всегда был слабым. Слабым и остался. Неужели мне всю жизнь надо будет бороться с самим собой безо всякой надежды на победу? Как это всё неправильно и несправедливо.