Книга Демография регионов Земли - Михаил Клупт

Организация мобилизационных кампаний, охватывающих сотни миллионов людей, требующих специфического и по-своему сложного менеджмента, никогда не была сильной стороной латиноамериканских правящих режимов, сколь бы жесткими или жестокими они ни являлись. Латиноамериканские представления о свободе личности заметно отличались как от европейских, так и от азиатских образцов и всегда носили двойственный характер. Наряду с «растворением» индивида в общине и подчинением власти, они всегда включали дух бунта и непокорства, восходящий к аргентинским гаучо и венесуэльским льянерос, ареалом жизни которых было географическое, социальное и психологическое пограничье между цивилизацией и необузданной природой.[339] К этому следует добавить замечание Т. Бренеман о том, что бразильцы миролюбивы и склонны занимать нейтральную позицию в международных конфликтах, но ревностно относятся ко всему, что составляет их частную жизнь.[340]

Не стоит забывать и об исторической конкретике. Первые официальные заявления бразильских властей о том, что темпы роста населения слишком велики, относились к эпохе военного правления (1964–1985). Диктаторский режим, широко использовавший пытки для подавления оппозиции в стране, постоянно подвергался критике со стороны правозащитных организаций и католической церкви, что создавало для него серьезные политические трудности. Последующее возвращение Бразилии к гражданскому правлению проходило под знаком демократизации и утверждения прав человека. И при диктатуре, и в условиях демократизации широкомасштабные государственные кампании контроля над рождаемостью, подобные китайской, оказывались невозможными или политически крайне опасными для их организаторов, что, собственно, и подтвердил недавний «перуанский эксперимент».

В то же время частная собственность и инициатива, как и неправительственные организации, всегда играли в Латинской Америке заметно большую по сравнению с азиатскими обществами роль. Это привело к формированию специфического латиноамериканского способа решения проблем народонаселения, в котором центральную роль играли неправительственные организации (такие, как бразильская BEMFAM и колумбийская PROFAMILIA). Правительство занимает по отношению к таким организациям позицию благожелательного нейтралитета, но на официальном уровне заявляет о своем невмешательстве в дела семьи. Это, среди прочего, делает правительство менее уязвимым для критики в случае злоупотреблений, связанных с проведением операций стерилизации.

Специфическим феноменом, возникшим на латиноамериканской почве, стал подкуп беднейших избирателей путем предоставления им возможности бесплатной (точнее, оплачиваемой за счет кандидатов в выборные органы власти) операции стерилизации. В выгоде от подобной практики оказывается и персонал клиник, получающий плату за пациентов, которые при иных условиях никогда не нашли бы средств на оплату подобных медицинских услуг.

Возвратимся, однако, от эмпирики к теории и подведем некоторые итоги. Сравнение латиноамериканского и азиатского опыта решения достаточно схожих между собой демографических проблем показывает, сколь по-разному реагируют различные общества на сходные вызовы и сколь глубоки историко-географические корни этих различий. Матрица, или, используя недавнюю метафору, геном[341] латиноамериканских обществ, сформировавшихся на малонаселенных колонизируемых территориях, был изначально иным, чем геном азиатских обществ, наследующих древним речным цивилизациям. Столкнувшись с новой (на макроуровне) и достаточно неожиданной угрозой перенаселения, латиноамериканские и азиатские общества повели себя в чем-то одинаково. И в том, и в другом случае были задействованы достижения науки и технологии, и там и там было сделано все, чтобы привлечь внешние по отношению к системе ресурсы. Однако эволюция институтов, призванных решить важную и достаточно болезненную для общества проблему, сразу же пошла различными путями.

В Китае была создана система контроля над рождаемостью, в которой огромную роль играли административное принуждение, осуществляемое государственными чиновниками, и социальный контроль на уровне первичных производственных ячеек. Латиноамериканская модель контроля над рождаемостью выстроилась как многослойная система, в которой принуждение было (за описанными исключениями) экономическим и имело место главным образом на нижних этажах социальной структуры. Государство в большинстве случаев ограничивало свои функции созданием институциональной среды, в которой неправительственные организации, занимавшиеся вопросами планирования семьи, чувствовали бы себя достаточно свободно. Роль таких организаций в проведении демографической политики оказалась очень велика. При этом, в полном соответствии с матрицей латиноамериканского общества, система контроля над рождаемостью оказалась «импорто-ориентированной», огромную роль в ней с самого начала играли финансовые и технологические ресурсы, привлекаемые из-за рубежа, в первую очередь из США.

Завершая главу, хотелось бы затронуть проблему роли «генома» общества в его истории. Эту роль, как мне представляется, не стоит абсолютизировать, ибо в противном случае мы придем к тому, от чего пора уйти, – к жесткому историческому детерминизму и лозунгам о необратимости победы каждой очередной фазы истории, будь то социализм, перестройка или «рынок». История вряд ли задана столь жестко. Трудно, например, сказать, как развивались бы события, если бы латиноамериканским обществам пришлось решать проблемы контроля над рождаемостью в эпоху Перона и Варгаса или если бы выборы 1977 г. в Индии закончились победой, а не поражением И. Ганди. Поэтому, на мой взгляд, было бы неверным трактовать историко-культурную матрицу, или, если угодно, геном общества, как нечто фатальное, определяющее единственно возможную и изначально заданную траекторию его развития. Речь, скорее, может идти об одном из факторов, определяющих выбор способов, с помощью которых общества пытаются ответить на возникающие вызовы, а следовательно, и на эффективность и «человеческую цену» найденных решений.

Глава 7

Африка южнее Сахары: история несостоявшейся конвергенции

Сахара разделяет Африку на две резко различающиеся части. Арабские страны Северной Африки, экономически более развитые, более благополучны и в демографическом плане: их обошли стороной эпидемии СПИДа и малярии, терзающие остальную часть континента. Страны Африки южнее Сахары по-прежнему представляют собой регион с очень высоким уровнем рождаемости и смертности. Особое место среди них занимает Южная Африка, отличающаяся более высокими экономическими показателями (прежде всего за счет ЮАР), более низкой рождаемостью и исключительно высоким уровнем распространения ВИЧ-инфекции (табл. 7.1).