Книга Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

Сделала я это под воздействием некоего необъяснимого импульса, но отступить уже не могла. Мисс Норманн остановилась. Я представила ей Тото и попросила, чтобы она минутку посидела с нами. При этом наблюдала за выражением его лица. Он выказывал сразу столько разных чувств и делал это столь неумело, что я видела его насквозь. Проявлял возмущение моим поступком, равнодушие к красоте мисс Норманн (а она ведь и вправду не дурнушка), изображал холодный интерес и безразличие. Но потом решил продемонстрировать это еще непосредственнее. Через минут пять беседы сослался на усталость, распрощался и отправился спать.

Наверняка думал, что я позвоню в его комнаты или приду. Долго же ему придется ждать.

Я сама, собственно, не знаю, отчего он так меня рассердил. Но в том, как он смотрел на Бетти, было что-то отвратительное.

Я долго не сумею заснуть от злости. Специально отключила телефон и не отвечаю на стук в дверь. Умнее всего было бы уехать завтра спозаранку. Был бы хороший урок для Тото. В этот момент, когда я пишу, в дверь мою снова стучат. Это уже в третий раз. Но ему ничто не поможет. Пусть идет себе к той рыжей выдре. Завтра будет сокрушенным и покорным. На нее и не взглянет. Естественно, только в моем присутствии. Я совершенно зря познакомила их. Уже двенадцать. Пойду спать.

Вторник

Между мной и Тото все кончено. И я целиком и полностью удовлетворена этим. Стоило так поступить давным-давно. А случилось вот что.

Я проснулась очень рано и включила телефон. В восемь пришел парикмахер, через четверть часа раздался звонок аппарата. Я сняла трубку, но оказалось, что звонит Мирский. Ему ничего не было известно о том, что вчера мы с Тото поссорились, поскольку спросил, какие у нас (то есть у меня и Тото) планы на сегодня. Я сказала, что еще не знаю, так как Тото спит.

– Как это «спит»? – удивился Мирский. – Он же был у меня час назад.

Я онемела. Получается, он встал, но мне не позвонил. «Ну ладно, – подумала я. – Обиделся, значит, сам же извинится». Я предложила Мирскому проехаться на санях. Он с радостью согласился. В десять я была уже внизу.

Когда мы проезжали мимо кинотеатра, нас обогнали другие сани. Я собственным глазам не поверила. В них сидел Тото рядом с мисс Норманн. Тото слегка смутился, но довольно прохладно отвесил мне поклон. Поскольку та выдра не смотрела в нашу сторону, я тоже могла позволить себе демонстративность: даже не шелохнулась. Мирский заметил, что я не поклонилась в ответ, однако ни о чем не спросил. Очень тактично с его стороны.

Такого поведения я спустить Тото не могла. Здесь он перегнул палку. Я просто не в силах описать свою ярость. Дело, естественно, не в нем, но в моих амбициях. Так меня скомпрометировать! И еще афишировать это публично! В первый момент я решила немедленно уехать, но когда немного успокоилась, то пришла к выводу, что это было бы некстати. Дало бы Тото понять, что для меня это важно. Я должна остаться тут как минимум на пару дней. Пожалуй, была даже не права, что не вернула ему поклон. Но уж что случилось – то произошло.

После возвращения в отель я написала длинное и очень сердечное письмо Яцеку. Он лучший человек, которого я знаю. Даже готова простить ему двоеженство. По крайней мере с его стороны меня не ожидают такие сюрпризы, как от Тото.

Я обедала с Ларсеном. Просто счастье, что он пришел. Это страшно облегчило мне ситуацию. Та выдра была одна, а вся моя компания громко пировала в конце залы. Я изображала веселость, чем мой спутник, кажется, был несколько напуган, поскольку именно в тот момент рассказывал мне скучные вещи о России и тамошних нравах.

Тото, похоже, специально сел спиной к зале. Мне интересно, каким образом он им объясняет, что мы не вместе. Наверняка придумал какую-то глупую ложь. Впрочем, и пусть ему. Я вернулась к себе. Чуть не плакала. Что-то с нервами у меня не в порядке. Правда, чему же здесь удивляться? Любая дама на моем месте после стольких переживаний получила бы душевное расстройство. А тут еще Тото.

Наконец, в пять он соизволил мне позвонить.

– Чем могу служить? – спросила я совершенно спокойно.

– Могу я зайти к тебе на минутку? Я бы хотел поговорить с тобой.

– О чем? – сказала я таким тоном, из которого он мог понять: говорить нам абсолютно не о чем.

Он замолчал на миг, а потом неуверенно отозвался:

– Ну, мы ведь должны каким-то образом договориться. Хотя бы для того, чтобы оно не выглядело дико. Для людей.

– Хорошо, – согласилась я. – Но при единственном условии…

– А именно?

– Обещай мне, что мы не станем обсуждать ничто иное, кроме завершения нашей дружбы.

– Обещаю.

Через пять минут он пришел. Впервые я смотрела на него абсолютно объективно. Теперь вовсе не понимала, как могла иметь с ним что-то общее. Он же просто вульгарен. Естественно, на определенном уровне. Но вульгарен. Средоточие банальности. Мог бы служить шаблоном для создания именно таких, как он, людей, лишенных любого внутреннего смысла, сложенных по лекалу, благородных по рождению и влачащих пустую жизнь.

Он поклонился и не стал протягивать руку, как видно опасаясь, что я ему своей не подам. Очень предусмотрительно. Я указала ему на кресло и села сама.

– Собственно, – начал он, – после того, как ты не поклонилась мне в ответ, я уже не имел права разговаривать с тобой. Но ты ведь признаёшь…

– Я нахожу, – перебила его, – что ты не имел на это права уже и раньше.

– И как это понимать?

– А так, что ты мог предупредить о том спектакле, который устроил перед всеми, разгуливая с той лахудрой. Ты поставил меня в ситуацию, когда и Мирский воспринял все неверно. В его глазах я выглядела как несчастная и брошенная тобой, как жалкое существо. Так не поступают. Конечно, я не имею ничего против, чтобы ты перед всей Крыницей хвастался своими успехами у любых международных авантюристок, какие только бывают на свете. Это твое дело. Но ты мог, по крайней мере, предупредить меня об этом. Так я понимаю приличия.

– Увы, ты отобрала у меня возможность такого предупреждения, – сказал он. – Вчера я звонил тебе раз пятьдесят. Ты даже не соблаговолила поднять трубку. Я несколько раз стучал в дверь. Ты не соизволила ответить. И что мне было делать?

– Ты мог позвонить утром…

– Да? Утром… И зачем?.. Чтобы убедиться, развеялось ли твое дурное настроение? И какая же у меня была гарантия, что ты окажешься настолько добра и захочешь поговорить со мной? Я приехал сюда ради тебя – и только ради тебя. Мучаюсь, не сплю, а ты меня так вот принимаешь. Нет, моя дорогая. Ты ни в чем не можешь обвинять меня.

– Давай не об этом. Тем более я другого мнения. Но это уже не важно.

– Именно, – кивнул он нагло.

– То есть?..

– Какие бы обиды мы не ощущали друг к другу… – начал он.

Я прервала его: