Книга Вечный Жид - Сергей Могилевцев

– Не пугайся, о юноша, того, что ты сейчас увидел, а также того, что ты сейчас услышишь, ибо все это не колдовство и не сон, а самая настоящая правда. Дело в том, что я вовсе не птица, как не птица мой более счастливый противник, мы оба небесные ангелы, принадлежащие к двум непримиримым небесным воинствам, издревле ведущим между собой непримиримые войны. Ты, очевидно, часто видел странные явления в небесах, особенно на восходе или закате, похожие на сражения двух непримиримых небесных ратей, с потоками небесной крови, льющейся на землю, с блеском мечей, копий и золотых кольчуг, одетых на плечи и груди небесных бойцов. Знай же, что это вовсе не игра природы, а самые настоящие битвы, разыгрывающиеся в небе почти ежедневно, которые будут продолжаться до скончания века, и исход которых предугадать не может никто.

– Вы говорите, что исход этих битв предугадать не может никто? – спросил у умирающей птицы испуганный молодой человек.

– Да, ответила ему слабым голосом большая птица, действительно похожая на ангела, хотя он никогда и не видел живых ангелов, а только нарисованных на картинке. – Да, исход этих битв неизвестен, ибо ангелы, сражающиеся в небесах, принадлежат к двум разным мирам – христианскому и мусульманскому. В конце времен все станет ясно, будут получены ответы на все проклятые вопросы, но пока этого не произошло, мы, небесные воины ислама, должны не на жизнь, а на смерть воевать с воинами христианскими. Я был знаменосцем в армии моих мусульманских братьев, и зеленое покрывало, которое ты видишь перед собой, на самом деле не что иное, как небесное знамя ислама. Это бесценная реликвия, страшнее и главнее даже, чем волос из головы Мухаммеда, сбереги его до времени, и на тебя падут небывалые почести и дары, которые тебе даже и не снились!

– Но ведь я христианин! – воскликнул молодой человек, которого, кстати, звали Натаниэлем. – Как я могу сохранять зеленое знамя ислама, к тому же самую священную реликвию вашей веры, более страшную даже, чем волос из бороды вашего пророка Мухаммеда? Прости меня, но моя христианская вера заставляет скорее разорвать это зеленое знамя, или даже сжечь его на костре!

Однако ему уже никто не ответил. Упавший с неба ангел, лежащий рядом с зеленым полотнищем, был мертв, и теперь действительно был похож на покрытого перьями человека с большими, испачканными кровью и сломленными о землю крыльями.

Натаниэль какое-то время был в растерянности, ибо нереальность происходящего совсем смутила его, но потом он все же нашел в себе силы, и, вырыв в песке яму, похоронил в ней мертвого ангела, придавив сверху могилу несколькими камнями. Что же касается зеленого знамени, упавшего с неба вместе с поверженным знаменосцем, то он, будучи верным христианином и считая ислам ложным учением, хотел сначала разорвать его и сжечь на костре. Но потом, после некоторых раздумий, уважая волю покойного, к тому же не обычного человека, а ангела, все же опомнился и решил забрать знамя с собой. Оно действительно напоминало большое зеленое покрывало с вышитыми золотом в углу полумесяцем и звездами, и могло согревать его во время скитаний по берегу моря. Натаниэль аккуратно сложил зеленое полотнище, спрятал его в свою дорожную суму, и, последний раз оглянувшись на холмик из песка и камней, под которым покоился упавший с небес ангел, отправился восвояси. Про обещанные дары и чудеса, ждущие его якобы впереди, он к этому времени совершенно забыл.

К вечеру он порядком замерз, и, вспомнив наконец про зеленое покрывало, находящееся в холщовой сумке, висевшей через плечо, укрылся им, словно плащом, и прикорнул под каким-то большим камнем, мокрым от дождя и морских брызг. «Вот и славно, – подумал Натаниэль, засыпая под мерные удары волн, бьющие в берег, и чувствуя, как покрывало обволакивает его давно забытым теплом, – вот и славно: хоть какой-то толк будет от этого зеленого знамени, упавшего мне прямо на голову!» Ему снились необыкновенные сны, в которых вокруг танцевали прекрасные полуобнаженные танцовщицы в восточных шальварах и одетых на запястья и смуглые лодыжки золотых звенящих браслетах, с неба спускался подвешенный на одном-единственном волоске гроб Мухаммеда (именно Мухаммеда, а не Магомета, как говаривали в прошлом и позапрошлом веках, ибо Натаниэль был образованным молодым человеком), с неба спускался прозрачный алмазный гроб, в котором находился сам священный пророк, доброжелательно улыбающийся ему, а в огромной полой жемчужине величиной с трехэтажный дворец пряталась одна из девяти жен пророка, говорившая с ним так почтительно, словно он был очень важной персоной. Он участвовал в бесконечных роскошных пирах, на которых было так много чудесных и вкусных блюд, что их просто невозможно было исчислить, а не то что съесть хотя бы кусочек от каждого. Голодному Натаниэлю это было как нельзя кстати, и, проснувшись утром согревшимся и бодрым, он совсем не чувствовал голода, как будто действительно всю ночь только и делал, что поглощал восточные яства. «Какое прекрасное, какое чудесное покрывало свалилось мне на голову, – опять подумал он, – и как жаль этого погибшего исламского знаменосца, который его потерял!»

Так началась новая, совершенно не похожая на прежнюю, жизнь Натаниэля. Проночевав еще пару ночей подобным образом, под открытым небом, и укрываясь от холода зеленым покрывалом, он обнаружил, что на нем иногда проступают написанные золотой арабской вязью надписи, смысла которых он не понимал, и даже неизвестно откуда появляются несколько золотых, довольно увесистых монет, которых он не только никогда не держал в руках, но даже в глаза не видел. Эти золотые монеты, надежно завязанные в платок, позволили Натаниэлю, когда он через несколько дней зашел в небольшой приморский город, снять здесь небольшую квартирку с одной-единственной комнатой, и зажить наконец-то жизнью вполне независимого, и даже обеспеченного человека. Зеленое покрывало, так надежно согревавшее его в пути, лежало теперь посередине его комнаты, похожее на дорогой персидский ковер, и на нем продолжали время от времени то появляться, то исчезать золотые арабские надписи, а также по мере надобности (когда у него кончались деньги) – сами собой возникать кучки золотых блестящих монет, а также золотые и серебрянке блюда с изысканными восточными кушаньями. Покрывало, безусловно, было волшебным, и оно, несомненно, было благодарно Натаниэлю за то, что он не разорвал его на куски, как первоначально хотел, и не сжег на костре, а бережно спрятал, и хранил теперь у себя в квартире. Он неожиданно понял, что является хранителем чего-то очень важного, возможно даже действительно небесного знамени ислама, и история с упавшим с неба раненным ангелом, знаменосцем небесной исламской армии, вовсе не привиделась ему, а была вполне реальной. Он только не понимал, почему он, христианин, стал хранителем самой главной святыни чуждой ему религии, но продолжал добровольно выполнять свои обязанности, и даже получать за них вполне приличную плату.

Прожив некоторое время в небольшом приморском городе и достаточно здесь осмотревшись, Натаниэль по разным причинам (он был наблюдательным юношей, и, кстати, иногда баловался сочинением стихов), – по разным причинам он обнаружил, что его надежно охраняют какие-то люди, и, следовательно, о его роли хранителя чудесного покрывала известно не только ему одному. Однажды его захотели ночью ограбить в каком-то кривом и темном переулке у моря (Натаниэль, как всякий поэт, любил по ночам шататься по кривым переулкам, ища вдохновения и необходимую рифму), – однажды его попытались ограбить, но тут совершенно неожиданно, прямо из старой кирпичной стены переулка, появились смуглые и молчаливые люди в восточных тюрбанах на голове, каких в городе никто не носил (это был европейский город), держащие в руках страшные изогнутые сабли, и разрубили этими саблями грабителей на куски, после чего так же молча исчезли в стене, предварительно низко поклонившись Натаниэлю. На другой день газеты только и делали, что писали об этих несчастных грабителях, которых, кстати, Натаниэлю было до ужаса жалко! В другой раз он познакомился в кафе с красивой женщиной, которая попросила показать ей чудесные реликвии, хранившиеся в доме у Натаниэля (неизвестно, откуда она узнала об этих реликвиях), и, придя к нему, долго с восхищением рассматривала зеленое покрывало и заодно золотую восточную посуду, которой у хозяина скопилось уже довольно много, а наутро исчезла, прихватив все это с собой. Однако уже к полудню одурманенного каким-то зельем Натаниэля, подмешенным воровкой в вино, разбудил стук в дверь, и двое молчаливых людей с тюрбанами на головах, которых он уже видел недавно, принесли ему покрывало и все остальное, после чего, низко поклонившись, так же молчаливо исчезли. Больше своей музы (а Натаниэль еще какое-то время считал обокравшую его женщину своей музой, и даже посвятил ей пару стихов), – больше своей возлюбленной он никогда не видел. Он с ужасом думал, что ее, возможно, тоже разрубили на мелкие куски, и несколько раз из-за этого горько плакал. Потом он отвлекся прогулками у моря и беседами в кафе с разными интересными людьми, и постепенно забыл о своем неудачном романе.