Книга Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

— Славный малый, — говорит Энди.

— Слушай, Энди, — говорю я.

— Да, дружище? Извини, дружище. Забыл, как тебя зовут.

— Джош.

— Да, Джош. Извини, приятель. Джош.

— У тебя нет жвачки случаем?

— He-а, дружище, извини. Можешь взять от этой, если хочешь. Все, что у меня есть.

Он достает изо рта кусок белой и очень пережеванной резинки и отделяет мне половину. Помню, когда кто-то впервые сделал такое для меня, я был в шоке. Но не настолько в шоке, чтобы не взять и не начать жевать, потому что под экстази брезгливость в отношении гигиены рта значительно утрачивается. Но достаточно изумлен, чтобы не отметить совершенную непонятность того, что берешь противный кусок старой жвачки, которая в течение последнего часа втиралась в зубы и плавала в слюне того, кто вполне мог быть носителем всех бактерий мира.

— Отлично. — Я засовываю ее себе в рот.

— Мощная эта штука, верно?

— По челюстям точно действует.

— Наверно, из одной партии. Ты здесь брал?

— Да.

— Белую с пятнышками?

— Да. Но они ведь все похожи?

— Да. Да, ты прав, дружище. Джош. Джош — правильно?

— Да. А ты — Энди, верно?

— Верно. Вообще-то меня послали за водой для моей компании. Хочешь познакомиться с моей компанией? Они тебе понравятся, ручаюсь. Ужасно милые, все как один. Как ты, Джош, дружище. Может быть, у них есть резинка.

— Да. Конечно. Какие вопросы? С удовольствием познакомлюсь, Энди.

Компания Энди в баре наверху, они сидят кружком на полу у дальней стены. Они встречают возвратившегося героя обращенными вверх лицами и теплыми улыбками. Энди садится на корточки, чтобы раздавать воду, и при этом обнимает каждого, кто оказывается рядом с ним.

— Знакомьтесь все — это Джош! — объявляет Энди. — Джош — Триш, Марк, Дэррен, Кельв, Бек. — Во время представления приветственно поднимаются руки, сверкают зубы, кивают головы.

Мы с Энди сидим между двух девушек.

— Хай, — говорю я своей соседке. Блондинка, естественно, красивая.

— Хай, — говорит она.

— Часто здесь бываешь?

— В первый раз. А ты?

Я пытаюсь придумать ловкий и умный ответ, который не выглядел бы хвастливым, заносчивым и нечестным, но свидетельствовал, что да, уже бывал здесь, а теперь даже выступаю вожаком. К сожалению, я еще сильно под кайфом, и получается раздраженно и с придыханием: «Не впервой».

Один из ребят обращается к Энди:

— Сколько у тебя еще осталось таблеток?

— Три. Нет, две. Хочешь половинку?

— Ага.

Энди со своим приятелем делят таблетку, а в это время происходят бессвязные переговоры относительно последней оставшейся. В конце концов ее делят на четыре части, в результате чего подкрепление получают все, кроме меня и девушки рядом со мной. Но она слишком под дурью, чтобы переживать.

— Извини, дружище, — говорит Энди.

— Все в порядке, — говорю я, — я еще не отошел от первой.

— Я тоже. Но хорошо, когда есть гарантия.

— Да, я тебя понимаю. Просто нужно что-то для — как они называются, эти периоды ослабевания, которые находят волнами?

— Не знаю, дружище.

— Но ты понимаешь, о чем я. Нужно что-то, чтобы заполнить — во, провалы, точно. Провалы.

— Да.

— Но иногда мне казалось, что если заполнить провалы, то пики будут не такими. Может быть, будешь возвращаться в норму.

— Да.

— Поэтому, может быть, на самом деле нужно рассчитать так, чтобы вторая таблетка вступала в действие в тот момент, когда первая достигает пика, и получится двойной пик. Это будет значить, что провал тоже будет вдвое глубже. И тогда нужно принять еще одну таблетку, которая будет поднимать тебя как раз тогда, когда остальные опускают. И так далее, и так далее.

— Да.

— Или я несу чушь?

— Нет, дружище.

— Ты это не просто так говоришь? Я ведь… ты действительно нравишься мне. Меньше всего мне хотелось бы утомить тебя, говоря всякие глупости.

— Дружище, ты великолепен. Даже если ты будешь говорить глупости, я могу весь вечер просидеть здесь, слушая тебя.

— Значит, все-таки я говорю глупости?

— Дружище… — Он кладет свою руку мне на плечо, притягивает меня к себе и какое-то время держит в крепких объятиях. Я чувствую, как моя паранойя отпускает меня.

Я стискиваю его руки своими. Они большие и грубые. Рабочие руки. Я с обожанием вглядываюсь в его огромные зрачки.

— Энди! Чертов классный тип!

— Ты тоже, дружище, ты тоже. А где тебя научили так говорить? — спрашивает Энди.

— Как — так?

— Шикарно.

— Не знаю. В школе, может быть.

— Ты учился в какой-то из этих «паблик скул»?

— Да.

— Тогда понятно.

— Тебя это как-то тревожит?

— Дружище, меня ничто не тревожит. Дело не в том. Я подумал: вот ты и я; в обычной обстановке нам никогда не пришлось бы разговаривать, правда?

— Не знаю. Смотря что ты делаешь.

— Делаю?

— По работе.

— A-а! Ясно. Я водопроводчик.

— Ну, вот. Тогда ясно. Ты мог прийти ко мне домой, чтобы починить — ну, водопровод.

— Да, дружище. Но я думал про разговор, настоящий разговор. Как у нас сейчас.

— Да. Все дело в наркотике, верно?

— Да.

— Чертовски здорово, правда? До чего же замечательное изобретение. Таблетка, которая всех объединяет, всех делает друзьями. Как ты думаешь, может быть, нам нужно все время, черт возьми, их принимать?

— Все время, черт возьми.

— И это… очевидно, что это оказывает удивительное влияние на общество. Я чувствую это, потому что я журналист, и на трибунах стадионов…

— Ты что, вправду журналист?

— В общем, да.

— И где?

— Мм. В «Телеграф» в основном.

— Алло, ребята, слушайте. Вот мой друг — Джош, да? — так он журналист в «Телеграф»!

На всех это производит впечатление.

— Значит, ты пишешь статью? — спрашивает кто-то.

— Что? В таком состоянии?

Раздается хохот.

— Так ты говорил… — напоминает Энди.

— О чем?

— О трибунах стадионов, — говорит он.