Книга Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

— Ну, Галя, что вы хотите спросить? — попытался я помочь ей справиться с волнением. Или же собраться с мыслями, не знаю.

— Это, конечно, нехорошо, я понимаю… — Она опустила глаза. — Я нечаянно подслушала ваш разговор с Емельяном Захаровичем.

— Подслушивать, разумеется, некрасиво. Но вы же говорите, что нечаянно…

— Честное слово! — Она произнесла это как «честное пионерское» Только что не отсалютовала. — Дверь была неплотно закрыта… Вы приказали… попросили не пускать пока Николая Гордеевича в командировку… Он нужен для следствия. — Голос у Линёвой дрожал. И я не мог понять, отчего она собирается расплакаться: из-за Ильина или потому, что подслушала.

А что, если она знает содержание и других наших бесед? Неприятно такое узнать. Ругать её? Но она же пришла «с повинной».

— Воспитанный человек, когда знает, что ему не следует слушать чужой разговор, прикрывает плотно— дверь, — сказал я сдержанно.

— Я только один раз. И не в этом дело. Все равно никому не сказала. Ильин каждый раз уходит от вас-на нем лица нет… Я же не какая-нибудь дура… И Женя, мой муж, иногда рассказывает про свою службу… Понимаю…

— Что вы, Галя, понимаете?

— Я к вам давно хотела прийти. Я знаю, где был Николай Гордеевич в ту ночь…

— В какую? — спросил я.

— Когда Аню Залесскую убили…

Меня, как говорится, словно обухом по голове ударили.

Но я постарался сказать ей ровным, спокойным голосом:

— Насколько я понимаю, вы хотите дать показания по всей форме?

Она спросила, посмотрев на меня умоляюще:

— А нельзя без бумаги? Я вам все расскажу, а вы…

— Нет, Галя, так нельзя. — Я достал бланк протокола.

Она обречённо кивнула:

— Тогда пишите. — Подумала и добавила: — Если так надо… А кто имеет право читать?

— Никто из посторонних.

— А работники милиции? — тихо спросила она.

— Я вам сказал. Никто.

Я стал заполнять форму пункт за пунктом. И когда дошёл до образования, у меня в авторучке кончились чернила. Достал из ящика пузырёк, он тоже оказался пуст.

Трагикомическая ситуация. Передо мной сидел свидетель, который собирался прийти столько времени, наконец решился, и вот на тебе! Как в мелодраматическом фильме.

Хоть плачь, хоть смейся. В самый интересный момент у следователя кончаются чернила в ручке, и свидетель так и не решается дать важные сведения…

— Я сейчас принесу чернила, — предложила Галя, видя моё затруднительное положение.

— Позвоните, пусть кто-нибудь принесёт нам, — сказал и. Мне и впрямь почудилось, что она вдруг уйдёт и больше никогда ничего не скажет.

Галя набрала номер:

— Анастасия Ильинична, будьте добры, принесите в кабинет главного зоотехника бутылочку чернил. Для авторучки. — Она спросила у меня, прикрыв рукой микрофон: — Фиолетовых или синих?

— Синих.

И пока несли из отдела кадров чернила, мы сидели и молчали. Мне показалось, прошла вечность, пока несли чернила… Вот что показала Галя Линёва:

«…В июне на летние каникулы приехала моя подруга Люба Шульга, которая учится на втором курсе Томского университета. Как-то она зашла ко мне на работу в контору и увидела там главного агронома Николая Гордеевича Ильина и попросила меня познакомить её с ним. Он ей поправился. И чтобы они могли ближе подружиться, мы договорились с Любой устроить восьмого июля у неё дома вечеринку, как будто по случаю её дня рождения, куда пригласить и Николая Гордеевича. Приглашён был также и Рудик Швандеров, который работал в совхозе в бригаде студентов-строителей. Мы пришли с Рудяком часов в семь.

Дома у Любы никого не было. Её отец и мать угхали в Североозерск.

Николай Гордеевич приехал на мотоцикле около десяти часов, привёз бутылку шампанского и шоколадный набор.

Он извинился, что задержался на работе. Мы сидели приблизительно до часу ночи. Слушали пластинки, немного танцевали. Когда мы с Рудяком собрались уходить, то увидели, что Николаи Гордеевич уснул, прямо сидя на диване.

Люба сказала, что будить его не надо, пусть немного отдохнёт. Мы со Швандеровым ушли, а Ильин остался. На следующий день Люба рассказала, что Ильина она не будила.

Он, по её словам, проснулся часов в пять и тут же уехал…»

После протокола мы ещё говорили с Галей «не для протокола».

Девушкой Ильин так по-настоящему и не увлёкся, хотя Люба страдала по нему. Щекотливость ситуации мне была понятна.. Обстоятельство усугублялось тем, что отец Любы — секретарь партбюро совхоза… Провести ночь оди:! на один с девушкой… Для деревин слишком предосудительно.

Поэтому Ильин и молчал.

Я подумал, что у Гали была и своя причина таиться.

За два месяца до свадьбы прийти с приезжим студентом к подруге, провести у неё с ним чуть ли не всю ночь… Наверное, Женя Линёв очень ревнив…

Насколько в деталях правдивы показания Гали, судить трудно. Главное, алиби Ильина как будто бы доказано.

Я злился на Ильина и понимал причину его скрытности. Прямо рыцарь из романов Дюма.

Я заверил Галю, что сведения, которые она сообщила, не узнает никто, кому знать не следует. В том числе и её муж…

Показание Линёвой подтвердил тот самый Шавырин, сосед Савелия Фомича, которого сторож просил меня вызвать на допрос.

Шавырин работал истопником в бане. В четыре часа утра девятого июля он шёл «разводить пары». Возле двора секретаря партбюро стоял мотоцикл с коляской. По всем приметам —главного агронома.

Странно только, что истопник был до того перепуган, что я едва не заподозрил его в нечестности. Вдруг Шавырина подговорили? С виду он какой-то пришибленный, согнутый, в латаных валенках, в старой, потёртой фуфайке…

Не дожидаясь ответа Томской прокуратуры, которая должна была по моей срочной просьбе допросить Любу Шульгу и Рудика Швандерова, я вызвал Ильина.

Забегая вперёд, скажу, что Люба и Рудик, за исключением незначительных деталей, рассказали то же, что и Линёва…

Когда явился Ильин, я без всякого предисловия спросил его:

— В котором часу вы ушли из дома Шульги?

— В четыре семнадцать, — ответил он, даже не моргнув.

— Почему такая точность?

— Когда проснулся, посмотрел на часы. Я вообще люблю точность.

— Почему вы отказывались сообщить о таком важном факте? Это же ваше алиби.

— Вы его доказали сами. — На лице Ильина промелькпула усмешка. А может, удовлетворение.

— Если уж заниматься казуистикой, то вы, кажется, давали подписку о том, что несёте ответственность за дачу заведомо ложных показаний… Значит, обманывали, когда говорили, что не помните, где провели ночь с восьмого на девятое июля. — Он хотел что-то вставить, но я его остановил: