Книга Затерянный остров - Беатрикс Маннель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паула смотрела на него и думала только о том, что аносмия для нее намного хуже, чем крокодилы.
Что с ней дальше будет?
— Иногда это временное состояние, или, бывает, мозг просто подшучивает над нами.
За эту соломинку Паула не могла ухватиться: врачи всегда лгут пациентам о том, насколько все плохо на самом деле. По поводу инфекции на ноге Карла они лгали и относительно прогноза для ее сына тоже. И вовсе никто не хотел признаваться ей в том, что означает шрам на ее животе. Об этом она сама узнала позже, и, как это ни забавно, она решила, будто отсутствие кровотечения говорит о том, что она снова беременна. Что было более чем странно, учитывая тот факт, что с момента рождения ребенка больше ни один мужчина к ней не прикасался.
Глаза Паулы налились слезами. Вильнев не знал, как это было важно для нее. Она протянула ему Нирину. Этот ребенок видел уже достаточно горя. Ей нужно побыть одной, ей нужно подумать.
Паула пошла к своей палатке, взяла книгу Матильды, прижала ее к себе и убежала от него, от деревенских детей, от себя самой и от того, что осталось от ее жизни.
Даже крокодилы не захотели ее есть. Мне это кажется весьма странным, и я понимаю, что для дикарей это очень важно. Но, как по мне, это крайне несправедливо. Мне почти удалось заполучить сумку, но Нориа настояла на том, чтобы мы помогли госпоже Келлерманн. Не то чтобы я всегда слушал баб относительно того, что мне делать. Но Нориа указала мне на всех ждущих у реки — десятки пар глаз, и, кроме того, крокодилы даже не собирались обгонять плот. И мне опять пришлось делать хорошую мину при плохой игре. Эта Келлерманн, кажется, имеется такие же задатки ведьмы, как ее бабушка. Моя мать всегда знала, что Матильда — ведьма, которая прокляла нашу плантацию. Потому что катастрофа началась тогда, когда эта гнусная баба связалась с рабом и затем, руководствуясь похотливым желанием, вбила себе в голову, что Эдмонд — святой, а мой отец — жадный грешник. Она не только была необразованной, но еще и имела преступные наклонности. Я никогда не забуду то Рождество, когда меня оставили дома в наказание за плохое поведение. Никто не был мне благодарен за то, что я смог назвать вора, мой отец даже ненавидел меня за это. Осознание того, что его обвела вокруг пальца баба, стало началом конца. Украшений не было, прислуга ушла от нас, а без Эдмонда, который сидел в тюрьме, пропала и наша плантация: какая-то гниль уничтожила не только весь урожай, но и стебли и корни. Мы продержались еще два года, затем лишились всего. Но никто не хотел покупать плантацию, ходили слухи, что она проклята. Богобоязненные плантаторы, которые каждое воскресенье посещали церковь, перешептывались за спиной пастора о черной силе дьявола. Мне не было еще и десяти лет, когда я нашел отца в сарае. Висящим. Я точно помню это, этот день врезался мне в память.
Как и каждое воскресенье, мы с мамой пошли в церковь, где нас засыпали лицемерными вопросами об отце.
Мы собирались обедать, я помню, что на обед подавали мое любимое блюдо — ножку ягненка со сладким картофелем, блюдо, к которому я с тех пор не прикасаюсь. Но мой отец не появился. Его лошади стояли в хлеву, значит, он никуда не уехал, поэтому я повсюду его искал, но никак не мог найти, и нам пришлось обедать без него.
У матери разболелась голова от унижения, которое она снова испытала по вине отца, она пошла в свою спальню прежде, чем мы закончили обедать.
На плантации было удивительно тихо, вероятно, именно поэтому я услышал гудение насекомых. Я решил, что в сарае появилось осиное гнездо. Прежде я заглядывал туда лишь ненадолго, а мой отец никогда там не задерживался. Шумное гудение и жужжание привели меня в хорошее настроение. Я думал, что уничтожу гнездо с помощью небольшого костра и таким образом заслужу похвалу отца.
Когда я открыл дверь, мне в нос ударила вонь, как из помойной канавы. А затем я увидел его. Он висел на веревке, а поскольку в момент смерти его кишки опорожнились, его тело было покрыто жужжащими насекомыми. Мне и сегодня становится плохо, когда я слышу гудение жадных мух.
Под этим ужасным существом лежало письмо, адресованное моей матери, и еще одно для меня. Что было в письме для матери, я не знаю, но после этого мы отправились в Европу, к одной из моих сестер, где было более чем холодно — во всех отношениях. Я окоченел там. И только то, что было написано в моем письме, давало мне то необходимое тепло, благодаря которому я выжил. Я помню эти строки до сих пор:
Мой дорогой сын!
Злая женщина имеет все четыре элемента в себе: в воздухе это зловоние, в воде — крокодил, на земле — дракон и в огне — отъявленный дьявол. Об этом знал еще Авраам.
Она — ты знаешь, о ком я говорю, — должна погибнуть так же, как она погубила нас. Уничтожь ее и ее потомков точно так же, как она уничтожила мою жизнь и жизнь моих потомков — и прежде всего твою, потому что ты должен был стать моим долгожданным наследником. Я слишком стар и слишком устал, чтобы сделать это. Пусть твоим приоритетом станет создание плантации. Возьми все, что тебе принадлежит, возвращайся сюда и заверши то, что я начал. И прости меня за то, что я все потерял, — если сможешь.
Благослови тебя Господь.
Твой любящий отец
Сантал получают из санталового дерева Santalum Album L., которое произрастает преимущественно в Ост-Индии и на Зондских островах. Из-за высокой цены его используют только для изготовления самых изысканных парфюмов, знатоки ароматов высоко ценят санталовое масло, оно хорошо сочетается с розовым.
Лишь когда ее легкие стали гореть так же, как зажившие пятки, и из носа потекла кровь, она остановилась, нашла большую скалу и присела, чтобы подумать.
«Подумать! Смешно, — говорил ей внутренний голос, — ты хочешь себя пожалеть, и ничего больше. Реветь, ты опять будешь реветь. Это путешествие оставляет после себя море слез, сколько ты уже в пути? И чего ты добилась? Где результат? Обманутая королева, мертвый мужчина в гробу из золотой паутины, потерянное обоняние и, ну ладно, единственное, от чего ты не отказываешься, — это Нирина, все еще живой ребенок, но, к сожалению, у него нет семьи».
«У него есть я, — рыдала Паула и вытирала слезы, — у него есть только я».
«О да, что ты за мать! — возражал голос. — Разве хорошая мать прыгнет в реку с крокодилами? И где малыш сейчас? И на что вы вдвоем собираетесь жить? В таком состоянии ты не сможешь выращивать ваниль, не говоря уже о том, чтобы создавать парфюмы. Забудь об этом».
Паула содрогнулась от рыданий, и книга Матильды выскользнула из рук, которыми она обхватила себя, как бы защищаясь, раскачиваясь всем телом взад-вперед, чтобы успокоиться. Книга упала возле ее ног, такая же бесполезная, как и ее нос. Бесполезная, как и ее существование. Скованная, страждущая, странная, слова на С.
Шум позади заставил ее вздрогнуть. Он был слишком тихим для человека. Она обернулась — ничего. Все же этот шум отвлек ее от бессвязного потока мыслей, и это хорошо, теперь она должна сконцентрироваться на том, как быть дальше. Она наклонилась за книгой Матильды и снова услышала приглушенный звук, за которым последовал тихий шелест.
